— Деньги-то, Гриша?
Но он уже не слышал. Я протиснулся к подоконнику, дождался, пока допьет свое пиво круглый, розовощекий парень, и занял место.
— Эгей, там нету у тебя местечка?
Я оглянулся. Возвышаясь надо всеми, ко мне протискивался с кружками в руках Секундомер. Лицо его было мрачно и красно, он ходил уже в зимней солдатской шапке, сейчас она едва держалась у него на затылке.
— Нету! — ответил я.
— Давай, давай! — Я узнал голос Пилипенко, самого его видно не было. — Ходи, милок!
«Вот вам, пожалуйста, — подумал я, — то же самое, обычное дело».
Я поднимался на цыпочки и поверх голов глядел, где мой Гриша. Черт возьми, глупо вышло, что ему придется сейчас платить. В пивной противно, но я радовался, что попал, наконец, сюда. Пусть кто-нибудь скажет теперь, что я профессор или еще что-то такое.
— Эй, ты где? — позвал меня Гриша, и я ответил ему:
— Сюда, здесь я!
Он вынырнул из толпы с двумя кружками, с бутербродами, а потом достал из пальто откупоренную и ополовиненную поллитровку: видно, только что разлили с кем-то пополам. И один стакан.
— Водку пьешь? — спросил Гриша.
Я терпеть не мог водку, мы с ребятами пили тогда сладкие вина или ликеры, но я, конечно, не признался.
— Ладно, — сказал Гриша. — Раз в жизни, с получки, сам бог велел.
Я быстро сосчитал, сколько все это может стоить, и старался больше об этом не думать, но все равно думал и думал, сколько мне надо отдать и сколько останется. Даже неприятно.
Мы выпили, стали есть бутерброды с салом и потягивать пиво. Я даже не поморщился от водки, махнул чуть не целый стакан, и хоть бы что.
— Гриш, а деньги-то? — сказал я и полез в карман.
У него рот был полон, он замычал и стукнул меня по руке. Потом прожевал и сказал строго:
— Ты что это, шуток не понимаешь?
— Ну как же, Гриш?
— Да ты что, в самом деле?
— Ну… я думал… Я же сам… Ну и вообще обычай есть такой…