Как бы ни хотелось Катерине, политика озвучила и показала себя во всей красе, с ходу врубившись взволнованным голосом диктора на фоне здания ЦК:
— …разделаться с коррупционерами во всех эшелонах власти… над использованием денежных и валютных средств…
По радио шла та же информация. Сообщали, что Президент СССР заболел, а перестройка зашла в тупик. В связи с этим власть взял на себя какой-то ГКЧП. Новоявленный комитет собирался навести порядок в стране, изничтожить воров и сохранить для народа фабрики и заводы.
— Цены снизят, — обрадовалась Катерина.
— Догонят да еще снизят, — пробормотала Изольда, вслушиваясь в слова нового манифеста. — Не зря войска решили ввести.
Одни сногсшибательные новости сменялись другими. Уже к вечеру действия ГКЧП были объявлены государственным переворотом, и народ забурлил вокруг Белого дома. Сквозь децибелы выстрелов, воплей и гула толпы процеживался танковый скрежет.
— Будто война, — тревожилась Александра Ивановна.
Катерина вздыхала:
— Ой, как жить-то будем, что делать…
— Как-как, — сказала Изольда, — как все.
Если у человека есть телевизор, он его, конечно, в некоторой степени ценит и даже, может быть, регулярно вытирает с него пыль, как Александра Ивановна. Но когда телевизор ломается, человек вдруг осознает, что потерял нечто большее, чем просто вещь. Вместо обычного просмотра любимых программ ему приходится заполнять освободившееся время чем придется, разрушается стереотип его поведения, человек нервничает и начинает срывать плохое настроение на домашних. Вот и у Александры Ивановны случилась эта неприятность со всеми истекающими. Око экрана ее телевизора, будто пораженное катарактой, вдруг начало тускнеть и гаснуть, и так продолжалось до тех пор, пока не остался один звук. Александра Ивановна по привычке включала телевизор, удобно устраивалась перед ним на диване и слушала, напряженно вглядываясь в едва заметные, как в сумрачной пещере, движения за темным стеклом. А Алена теперь и совсем не могла извлечь из потухшего ящика никакой умственной пользы. И когда она, покрутившись вечером возле угрюмой бабушки, спрашивала, не нужно ли сходить в магазин, купить хлеба или еще чего-нибудь, та сердилась, не отпускала внучку, и ужинали они иногда без хлеба исключительно из-за упрямства и испорченного настроения Александры Ивановны.
Приобретение нового телевизора в ближайшее время не представлялось возможным. Не потому, что сих популярных источников развлечения не имелось в природе продажи — были, только все наши, российские, а они, говорят, стали взрывоопасными. Катерина ругала отечественное производство, обзывала халтурой и еще по-всякому, и, видать, не зря. Поэтому Александре Ивановне возмечталось купить заграничный, с престижным названием «Сони», напоминающим русское женское имя, что, очевидно, стало бессознательной причиной большего доверия именно к этой фирме. «Сони» ей однажды даже в фантастическом сне приснился: литой телевизор из благородного темно-серого полимера, с абсолютно безвредными, винтик к винтику собранными диодами-триодами, компактный и со стопроцентным зрением. Кроме всего прочего, он (или она? имя-то женское) с большой охотой беседовал с Александрой Ивановной, обсуждая с ней и политику, и экономику, и вообще все на свете.
Иностранные телевизоры красовались в магазинах рядом с «Рекордами» и «Горизонтами». Любоваться на них, как и на табличку «Продается только по талонам», позволялось сколько душе угодно. Талоны на приобретение дефицитных вещей разыгрывались по предприятиям и учреждениям поквартально. Тот, кому удавалось вытащить из стеклянного барабана лотерейную бумажку с надписью «телевизор» или «холодильник», взлетал на седьмое небо от счастья, получал от председателя профкома вожделенный талон и бежал занимать деньги по друзьям и знакомым. Ну и что, если один холодильник дома пустует. И второй пригодится. Глядишь, наступит благословенное время, когда можно будет заполнить оба…
Александра Ивановна решила копить деньги. Она тоже верила в наступление золотой поры, когда в магазинах, как в коммунизме, будет все для всех, ведь о том продолжал бойко пророчествовать вслух ее ослепший «Изумруд».
На улице Александра Ивановна с подозрением оглядывала прохожих, но никто не подходил под примерно уже сформировавшиеся в уме параметры Аленкиного отца. Мужик этот был, по ее мнению, солидного роста, с волосами темными искрасна — вроде таких, какие получаются после оттеночного шампуня «Красное дерево», которым иногда пользовалась Катерина. И глаза у него, конечно, были разного цвета. Что до остального — характера, образа жизни, привычек — кто его знает, но бабник, видать, изрядный, не зря же сумел Танечку завлечь, а сам, скорее всего, женатик. Определенно женатик, разве же приличные люди так поступают — крадче да исподтишка?! Нет чтобы прийти и сказать: я, дескать, и есть тот самый… Нечто бы Александра Ивановна с ним шибко ругаться стала?
Была маленькая зацепка, как его найти. Прижать к забору бывшего Танечкиного друга Кешку Миронова. Они настоящие друзья были, без всяких гадостей, просто — друзья. Кешка, поди, точно знает. Но это сказать легко, а попробуй сделай. Прижмешь, ага, сам кого хочешь прижмет и не поморщится. Он теперь не Кешка, а Иннокентий Васильевич, начальник тюрьмы… Ходит важный, суровый, спиртного в рот ни капли. Подойти-то страшно. И если раньше у Александры Ивановны возникали мысли найти Танечкиного хахаля, то теперь она его знать не хотела. Прошедшего все равно не вернуть…
А тут Елена взяла и прикрыла свою челночную лавочку. Была тому непредвиденная причина: у ее мужа Дмитрия нежданно-негаданно образовалась коммерческая жилка. Он не только от и до изучил особенности Елениного рынка и ее наработанные к тому времени связи, но и радостно подхватил их и значительно расширил. В результате супруги открыли для начала небольшой «комок» с хозяйственными товарами. На предложение Елены прибирать в их магазинчике Александра Ивановна ответила резким отказом — гордости хватило…
Потому-то она была вынуждена растягивать деньги, елико возможно, и часть пенсионных шла в сберегательную книжку. Какими бы скромными ни были вклады, они месяц за месяцем медленно и верно вели к намеченной цели — телевизору «Сони». Каждый раз после очередного похода в сберкассу Александра Ивановна посещала в соседнем магазине отдел бытовой техники. Нужная сумма должна была накопиться ориентировочно ко времени вновь обещанного изобилия.
Пока Александра Ивановна примерялась к будущей покупке, Алена как завороженная замирала в сувенирном отделе, уставившись на волшебную вещицу — кораблик-бригантину. Из-за него-то она и стала отпрашиваться у бабушки в магазин по вечерам.
Кораблик выставили таким хитрым образом, что он несколько раз отражался в полузеркальном перламутровом стекле витрины, создавая впечатление крохотной эскадры. У миниатюрного судна имелось все, что полагается большому кораблю, — две мачты с прямыми и косыми парусами и белыми флагами, палуба, сработанная из ровнехоньких, без всякого лака отполированных дощечек, а за дверцами, вырезанными с удивительным изяществом и правдоподобием, наверное, скрывались трюм и удобные каюты. И матросы, — как знать! — возможно, сидели там в томительном ожидании, когда их корабль наконец спустится на воду…
Алена спросила у бабушки разрешения разбить свою керамическую кошку-копилку. В щель пустой кошачьей башки она бросала сдачу от хлеба. Вид у разрисованной жирными розами, сильно потяжелевшей за полгода кошки становился все более презрительным, сытым и наглым.
Александра Ивановна поинтересовалась, что Алена хочет купить, а когда узнала, разочарованно обронила: