— То есть Вы — Харон, который только сопровождает в пути по реке Стикс? Странную роль Вы себе выбрали. Скорее в ваших руках карающий меч правосудия, но, как известно оно слепо, и на глазах повязка. Поэтому вы и есть недремлющее око правосудия и от вас зависит на кого падет меч.
— Я никогда не думаю над такими вещами. Я каждый день сталкиваюсь со злом, вижу его, нахожусь внутри него. Если я буду так глубоко принимать все происходящее, то или сойду с ума или стану последним пьяницей. Алкоголь не является решением проблем, хотя господин гонщик и пытается доказать обратное.
Все посмотрели на гонщика. Он задумчиво разглядывал содержимое бокала. Он что-то решал для себя.
— Господин Адольфф, я понимаю, что магнат был вашим деловым партнером, возможно даже другом, но напиваться не лучший способ почтить его память! — Грета с осуждением смотрела на гонщика.
— Он не был мне другом. Он будет гореть в аду за многое, — глухо проворчал гонщик.
Все замолчали пораженные сказанным. Каждый знал, что господин Отто не ангел, но так открыто сказать…
— Он будет гореть в аду, — упрямо повторил гонщик.
— Я понимаю, что Вы расстроены его смертью. Ваш спонсорский контракт, наверное, перестал действовать в связи с его смертью, но нельзя так говорить об умершем человеке, — Эльза сказала, что думала, — смерть примиряет со многим, — у нее был чарующий голос. Мужчины замерли, наслаждаясь звучанием, не вслушиваясь в смысл фразы.
— Нет, смерть не может примерить ни с чем и ни с кем. Смерть — это смерть, а затем душа ответит по земным счетам. После смерти от человека остается только память. Хорошая или плохая, это другой вопрос.
— Послушайте, фон Гальбах дал вам финансовую свободу! Вы могли заниматься любимым делом, а вы так плохо говорите о нем! — Астрид была возмущена словами гонщика.
— Свободу? Только вот цена за неё огромная!
Художница ласково посмотрела на гонщика.
— Господин Адольфф, что произошло? В чем вина магната перед Вами? Расскажите, Вам станет легче и возможно, Вы, потом простите его?
На гонщика смотрели прекрасные, полные доброты глаза девушки, а в душе гонщика была тоска и темная ночь, опутавшая его.
— Я стараюсь не вспоминать, забыть, вычеркнуть из памяти, из жизни.
— Но ведь не получается?
— Нет. Не получается.
— А может и не надо забывать? Пройти в воспоминаниях шаг за шагом, и снова ощутить, как это было. И решить правильно Вы поступили, или нет. Так можно найти себя. Свой путь, — искренность слов Астрид, поразила гонщика в самое сердце, он словно ушел в прошлое.
— Всегда одно и то же: взгляд ребенка. Чистый, наполненный болью. Его ощущаешь кожей, а боль можно намазывать на хлеб и давиться. Он смотрит и молчит. Нет в нем осуждения, просьбы помочь, ничего нет, только боль. И молчит. Почему он молчит? Лучше бы плакал, кричал, стонал… а он молчит… и смотрит.
— Возможно, шоковое состояние, такое бывает, — веско сказал инспектор.
— Сейчас я думаю, что этот взгляд — это моё проклятье, мой крест, моя Голгофа. Никуда не денешься от этого взгляда, он всегда настигает меня. Я чувствую его.
— Вы сбили ребенка и виновны в его смерти? — ужас был в голосе Астрид- я уверена, что это был несчастный случай!