Как-то Ромашкин упал на твёрдое...
И — темнота.
Сначала был запах. Тошнотворный запах, винно-перегарный, ещё хуже того, котороый царил в палатке Агамемнона, куда Полька провалился из квартиры Харибдовны.
Аполлон Ромашкин сидел за столом. Смутно знакомый постоялый двор, безудержная пьянка вокруг (вот откуда вонь!), рядом — бог неправедной войны Арес собственной персоной.
— Понимаешь, мужик, мне нужен твой совет, — обратился к Ромашкину Арес так панибратски, будто они были закадычными друзьями.
Аполлона этот тон невыразимо удивил, тем более, студент вдруг понял, что из его груди снова торчит меч бога войны. «Снова или всё ещё?!» — озадачился парень.
— Какой совет? — настороженно произнёс Аполлон.
Говорилось сносно, меч не беспокоил.
— Короче, мало меня боятся. Смертные страх потеряли, наглеют, под колёса моей колесницы лезут. Мне-то всё равно, но кони-то спотыкаются, калечатся кони-то. Сечёшь?
— Секу. Значит, хочешь, чтобы тебя ещё больше уважали и боялись? Чтобы шарахались в стороны, когда ты едешь? — Студент Ромашкин прищурился.
— Бесспорно! — рявкнул Арес.
— Тогда тебе надо поймать в море сирену с самым отвратительным голосом и посадить её на свою колесницу. Если торопишься — приказываешь сирене вопить. Все в панике расступаются, ты летишь, не рискуя сбить какого-нибудь зеваку.
Бог войны почесал затылок, сосредоточенно нахмурился. Губы неслышно залопотали. Наконец, Арес ожил:
— Молодец! Хорошо придумал!
Он радостно хлопнул Аполлона по плечу, и нутро студента обожгла невыносимая боль, Ромашкин непроизвольно схватился за торчащий из груди кончик меча и отчаянно закашлялся.
Собственный кашель его и разбудил. Только винно-перегарная вонь никуда не делась.
Аполлон разлепил веки, и сквозь тёмное марево стали проступать очертания потолка и стены, а затем студент увидел давешнего странно знакомого незнакомца. Тот сидел на полу, в луже, привалившись спиной к стене. Видок имел усталый. Похоже, дремал.
Потом Аполлон ощутил холод: насквозь мокрый, лежащий на каменном полу, он и не мог почувствовать себя иначе.
«Что за бомжатник?» — подумалось Ромашкину.
Он повернул голову. В дальнем углу кто-то дрых, лёжа на старом матрасе и укрывшись с головой, а ближе стояла кровать, с которой свешивалась голая женская нога.
Помещение оглашалось неслабым храпом.
«Общага?!» — блеснула в вялом мозге догадка.