Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:
– С тетей Стешей поговорить надо было бы…
– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!
В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.
«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.
С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»
Похвала врага была для Веры хуже плевка в лицо. Она была готова ударить лопатой этого долговязого, любезно улыбающегося немца. Но сдержалась, ответила «спасибо». И сейчас, сидя у окна, с гадливостью вспоминала об этом.
Томительно долго тянулось время в ожидании условного стука: сегодня обещал прийти Василий, и они должны договориться с ним о связи, о явках и об условных сигналах опасности. Вера продумала все-все, вплоть до повязывания платка: если лоб открытый, то опасности нет, если же платок опущен на глаза, подходить нельзя: значит, где-то невдалеке опасный человек.
Наконец чуть слышно трижды стукнули в окно. Девушки вздрогнули и насторожились.
– Вася! – встрепенулась Аня.
Стук повторился. Девушки на цыпочках подошли к окну и прильнули к стеклу, но в темноте никого не было видно.
– Ты сиди! – прошептала Вера. – Если что, так я стукну в стенку. – И, крадучись, чтобы не разбудить хозяйку, пошла к двери. Выйдя на улицу, она обогнула угол двора, вышла в огород на тропинку, ведущую к реке. Но там никого не было. Опираясь одной рукой о поленницу, а другой сжимая полено, она заглянула за угол. Вдоль стены кто-то пробирался.
– Стойте! Что вам надо?!
Из темноты послышался голос мужчины.
– Племянниц Устиньи.
– А вы кто будете? – так же тихо спросила Вера.
– Я? Я их дядя.
Вера растерялась: к ним впервые кто-то пришел. «Но зачем? Кто его послал?.. Может быть, провокатор?» – завертелось в ее голове, и она еще сильнее сжала полено и шагнула вперед к незнакомцу. – Зачем вам племянницы?
– Я их дядя, – внушительно повторил мужчина, что напомнило Вере условный пароль. И она ответила:
– Откуда вы, дядя? Из дому?
– Да нет, от тетки Агафьи. Гостевал у нее. – И мужчина, подойдя вплотную, протянул руку. – Здравствуй, племянница! В темноте не узнаю – кто? Настя аль Маша?
Вера, почувствовав прикосновение его руки, опустила полено. Оно ударило мужчину по ноге. Тот, положив руку на ее плечо, прошептал:
– А это зря. Спокойнее, дорогая, надо…
Вере хотелось крикнуть этому неизвестному, но родному человеку: «Не могу! Вот вся, понимаете, вся на взводе!» Сдерживая себя, сказала:
– Идемте в дом.
– Идем, – ответил мужчина и пошагал за Верой.
У изгороди они остановились, прислушались и, удостоверившись, что никого поблизости нет, вошли в избу.
Аня, притаившись в сенях, пропустила их. Они вошли в тот момент, когда Устинья, кряхтя, слезла с печки.
– Кого же бог принес?
– Здравствуйте, Устинья Осиповна! – приветствовал гость.
– А, Михаил Макарович! – Устинья узнала гостя по голосу.
– Михаил Макарович, – прошептала Вера.
– Боже мой, Михаил Макарович… – словно эхо, прошептала Аня.