— Но обождите — найдём путь. Нашли же девять веков назад новгородцы. В этом году пошла экспедиция на лодках по их пути: через весь Ямал из Байдарацкой в Обскую губу. Почему, думаете, самоеды волосы стригут «под горшок»? От новгородцев это у них осталось. Дети. И хорошие, честные дети. Пришлось мне раз оставить муку на Ямале. У самоедских чумов оставил. Сотни мешков муки. И только брезентом прикрыты. На другой год вернулся — и хоть бы один мешок тронули. А жили — известно, как живут: впроголодь.
Светло в мире.
Мы уже перевалили Полярный круг: он проходит чуть северней Обдорска. Здесь один раз в году солнце круглые сутки остаётся на небе. Здесь один раз в году круглые сутки ночь.
Идём под правым берегом. Берег буграми, на нём густая, но низкая тундряная растительность: лазуны. Местами ещё деревья стоят в рост: ели, лиственницы. Не хочет сдаваться тайга: где можно — за горкой, за ветром — вскакивает, делает перебежки.
А уж где никак нельзя, где выпрямишься — иссечёт Север, северный смертельный ветер, — там уж хоть как-нибудь, хоть ползком.
Валентин, как выехали, схватил кисти, бешено мажет этюд за этюдом.
Бросил кисти. Сидит на сложенном бочкой канате. Подобрал руки под коленки, глядит и глядит.
Потом опять схватит кисти, бросит на бумагу всё, что вобрал в глаза.
Летят гуси. То длинной, волнистой цепочкой, то кучкой тянут и тянут к югу.
Солнце зашло. Светло в мире. Простор.
И от этой ли просветлённой дали, оттого ли, что привычно делятся сутки на день и ночь, кажется: просторно и время, медлит оно, течёт без сроков, как сон, без берегов, как вода кругом.
Качаются чайки вдали. Поскрипывает такелаж. Палуба пахнет смолой и мокрой верёвкой.
На полубаке дуется Иван Иваныч в домино с матросами. Валентин недвижим и безмолвен.
Все это скорей похоже на воспоминание, чем на жизнь. И только Максимка-мотор отстукивает секунды ровно, чётко, как часы. С каждым ударом вылетает из борта колечко дыма. Колечки одно за другим быстро-быстро вылетают из борта, несутся по воздуху — и плашмя ложатся на воду. И мгновенно тают.
Это похоже на игру в серсо.
Настает тишина. Ветер стих. И не летят гуси.
Впереди громадная, золотисто-жемчужная поднимается луна.
Снова начинается ветер — теперь с другого борта. Он подхватывает дымные кольца мотора, кидает их вверх. Они взлетают и тают в воздухе.
Снова летят гуси. Лёгкие сумерки.
— Дать электросвет! — командует Иван Иваныч.
Высоко на мачте зажигается маленькая электрическая лампочка.
Надобности в огне никакой. Мы понимаем: это — для шику.