Мотор ровно отстукивал, выбрасывал клубочки дыма.
— Запыхтел Максимка!
Матросы улыбались.
— А тебе, Пузатых, набьём мы пару обручей с большой бочки, чтоб не лопнул до возвращения!
— Ему по Тихому океану плавать!
— Проперлер тебе, Пузатых, и лети ты, дружок…
…А Обь-река пала в море двема устьи.
Спокойной гладью Полуя вошла в широкую Обь. Туман совсем рассеялся. Необозримая, лежала перед глазами тундра.
— Смотрите, — сказал Иван Иваныч, командир, — Урал.
С запада на горизонте громоздились облака. Я взял бинокль. Белые, почти неотличимые от гряды облаков, поднимались высокие призраки гор.
«Зверобой» шёл медленно. Впереди проплывали утки. Носились чайки. С берега поднялась крошечная трясогузка, волнистым полётом пронеслась над водой, села на борт. Попрыгала, попиликала — и улетела назад на берег. В командирской каюте, на койке (койка да столик, вот и вся каюта) я играл с Иван Иванычем в шахматы.
— Скажите, — спросил я, — дисциплинка-то у вас не слишком того? Шах! Как вы решаетесь на серьёзное дело с такой командой: с этим коком и Пузатых? Карское море — не шутка.
— Команда? — переспросил Иван Иваныч. Он обдумывал свой ход. — Команда у меня — отличные ребята. Беру вашего слона.
— Концы-то отказывались отдать. Ладью за слона? Что ж, у меня качество. Что вы будете делать, если в море такая шутка?
— В море? Никогда! Пузатых — отчаянный трус, вредитель и классовый враг. Ребята отлично это понимают. В море дело серьёзное, и он сам знает, что там его в два счета выкинут за борт эти же самые ребята, ежели что. На суше он куда вреднее. Держу: дело знает — использую как спеца. Здесь он весь наяву. Ферзю вашему шах.
Ровно тукает мотор.
— Аах-ха-хаа! Аах-ха-ха! — смеются большие белые чайки, сибирские хохотуньи.
Мы кончаем партию, садимся на полубаке.
Плоские берега: земля кончается. Вода огромна. В мире просторно и светло.
Иван Иваныч рассказывает:
— В девятьсот девятом получил шкипера дальнего плаванья, в южных морях плавал. Там всё до точки известно. Тут — ни черта. Двенадцать лет плаваем, а ничего ещё не знаем. Трудное море.
Мне понравилось, что старик ведёт летоисчисление от революции.