— Я бы тут пострелял, — говорю Валентину и выдумываю блестящие выстрелы по воображаемой дичи.
Вот поди ж ты: врёт как настоящий охотник, а сам ещё и десятка выстрелов из дробовика не сделал.
Ночь. Небо в тучах. Дождь.
Станция Свеча, а темно.
Неясные люди с узелками поднимаются на подножки вагонов, нерешительно спрашивают:
— Яиц нада? Табаку нит? Папирос нит?
За осминку махорки — десяток яиц.
Табаком пассажиры не богаты.
Поезд — минутная стрелка. Станции — цифры на циферблате.
Котельнич.
В вагон вваливается бородатый дядя в лаптях, за плечами — целый дом в мешке. Лезет на верхнюю полку.
Через минуту сверху начинают сыпаться разные вещи: деревянная ложка, кусок ржаного хлеба, лукошко.
Внизу поднимается всклоченная голова, шипит грозно:
— Деревеншшина. Тебе дома на печке сидеть, не на машине ездить. Стащу вот за ноги и выкину в окошко.
Дядя наверху кротко сопит — и роняет на всклоченную голову лапоть.
— Ат, чертова борода! Враз видать, что с Котельнича. «В Котельниче три мельничи: ветрянича, водянича, паровича».
— Ан и врёшь! — неожиданно загудело сверху. — В Котельниче четыре мельничи: ветрянича, водянича, паровича и электрича — и все вертятча!
— Ишь ты? — удивилась всклоченная голова. — Электрича, говоришь?..
И перестала ругаться.
В три часа — ночи, утра ли? — Вятка.
Врывается в вагон наш друг — художник. Штаны — воздушный шар, глаза как у сыча.
Бурные объятья.