Валентин пишет этюд в каюте. В открытое окно просовывается голова, другая, третья, четвёртая…
— Отходи, ребята, — сердится Валентин. — Свет закрыли.
Отстраняются, но скоро опять заглядывают.
Молодые всё парни, обветренные лица, рубахи на груди открыты. Их встречаешь на всём пароходе — внизу, наверху, во всех классах. Так табунком и ходят.
Разглядывают этюд.
— Наверху — это форма облаков, — говорит один.
— Правильно нарисовал: облака сейчас перистые и кучевые, — замечает другой.
Мы разговорились. Парни оказались из Астрахани.
— Как вас сюда закинуло?
— Артель мы, ловцы. В Москве контракт подписали: три месяца рыбу ловить за Обдорском. Рыбы, вишь, у них тут полно, а взяться настояще не умеют. Ловят, как при царе Горохе ловили. А мы, вишь, сызмальства по красной рыбе, у нас культура по этой части, лучшие ловцы в СССР считаемся. В артели семеро нас из одной деревни. Старшой — татарин. Хороший мужик, мы его — в случае чего — не выдадим, не бросим. Нас ведь как: где — пожалуйте! пожалуйте! — а где и на кулачки встречают, пострели их зараза. Наших тут много работает, на Обе. Уж не первый год. Рыбницы завели моторные, плавучие садки живорыбные, сбрую всю рыболовную — всё по-нашему.
Татарских селений больше нет: мы уже в Земле Югорской — в стране вогулов и остяков. Но не видно и юрт туземцев. Ни одного человека на берегу, ни лодочки на реке.
Принялся ветер, вода почернела. Берег пошёл скалами, на скалах — тайга. Мощные кедры над ней покачивают большими головами.
Под скалами на узкой полосе берега — посёлок. Уходит вглубь, в падь Самарово.
Где я? Что напомнил этот дикий пейзаж?
Ах, да: картина из рассказов Джека Лондона — Клондайк.
Те же безжалостные скалы, чёрный лес, свирепая река. Край, где нет места нежному выкормышу городов. И люди тут простые, крепкие, как сутунки. Их инструменты — топор да ружьё.
Пристань.
Битва у сходней. Волосатые, с громадными узлами, с коваными сундуками за спиной. Прут как на приступ: посадка. В толпе нет ни одного туземца.
Русские — переселенцы.
За пристанью — мокрый луг, огромные круглые стога на низких срубах. Формой напоминают жилища африканских негров. Какие-то люди подходят, сгибаются, лезут под стог, в низенькие двери срубов. Неужели живут там?
Посадка окончена, движение прекратилось. Я схожу по пустым сходням, опускаю письма в ящик на пристани.
На ящике бумажка: