Перед самым моим носом на кучке травинок и соломинок, похожих на крошечные деревца с заострёнными к концу безлиственными ветвями, сидело насекомое, цикаделька с острыми щитами на спине, — цикаделька, удивительно напоминающая страшноящеров юрского периода — стегозавров. Не остался ли до нашего времени тот страшный возраст Земли, когда высшими существами на ней, владыками жизни были гигантские сухопутные крокодило-киты с маленькими головками, с ничтожным мозгом, не могущим себя сознать, — не остались ли, — думал я, — эти древние формы жизни и сейчас, в виде таких вот крошечных насекомых? Смешной пережиток грозного времени?!
За речкой над лесом из тумана всходило солнце, — уже не белое: золотое наше солнце.
Высоко над вырубкой пел-заливался лесной жаворонок — юла. В каждой ноте его прекрасного голоса звучал восторг бытия: существует мир, существую в нём я — маленький, крылатый, — и жить в этом мире чудес прекрасно!
Восторг охватил и меня.
Я вскочил. Я запел — без слов, сам не знаю, что. Мне было прекрасно.
Потом, успокоившись и поев, я легко нашёл дорогу к полотну железной дороги: за лесом слышался гром проходящих поездов.
Через два часа я был дома.
Вот какие странные шутки играют иногда с нами наши нервы, наш переутомлённый мозг.
Может быть, вы хотите знать, какой зачёт я сдал перед тем в университете?
Конечно — палеонтологию: науку о странных существах, прежде населявших нашу Землю и уступивших своё место на ней легкокрылым птицам.
Документы по нашей родословной хранились у деда моего Льва Бианки. Дед обладал открытым характером; в его доме не было замков: документы, деньги, ценные вещи лежали у всех на виду. И вечно он был окружён весёлой, шумной молодёжью.
В день серебряной свадьбы деда и бабушки особенно много молодёжи собралось у них в доме. Девицы и их кавалеры украшали гирляндами зал, где — после пира — всю ночь должны были происходить танцы; делали розетки на канделябры с многочисленными свечами.
У них не хватило бумаги для розеток. В кабинете они разыскали большое количество хорошей пергаментной бумаги, исписанной только с одной стороны. Прекрасные получились из неё розетки.
К утру свечи в зале догорели. Прислуга выкинула обгоревшие и засаленные клочки пергамента. Дед спохватился только на следующий день.
История нашего рода сгорела. Свет её огня освещал лица оживлённой, танцующей молодежи и, может быть, помог счастию не одной пары. Это всё утешение, оставшееся потомкам беспечного деда Льва.
Памятная история нашего рода начинается с прадеда моего — Томаса Бианки.
По предположению рассказывавшего мне, Томас Бианки был карбонарием. Ему пришлось бежать с родины. Он поселился в кантоне Тургау, в местечке Бишофсцелль; принял швейцарское гражданство.
В то время Швейцария была завоёвана Францией. В местечке Бишофсцелль стояли французские войска, имелся свой «наместник» (Наполеона).
Иммигрировав в Швейцарию, Томас Бианки (вероятно, из конспиративной цели) принял фамилию Вейс (перевёл свою фамилию на немецкий язык; большинство населения Тургау — немцы).
Отличительными чертами его характера были: горячность (большой и бурный темперамент) и рыцарская вспыльчивость: совершенно не мог видеть никакой несправедливости и при любых обстоятельствах бросался защищать слабых и обиженных.
Однажды, проходя одной из улиц в Бишофсцелле, Томас Вейс услышал во дворе крики и отчаянный визг поросёнка. Бросившись во двор, он увидел, что наполеоновский солдат тянет поросёнка в одну сторону, а хозяин-бюргер в другую. Выяснив, что на его глазах происходит грабёж, Томас потребовал, чтобы солдат и бюргер последовали за ним к наместнику, забрав с собой поросёнка. Ему повиновались.
Во дворе правителя им пришлось ждать: у наместника обедали гости, он не был расположен отрываться от хорошего обеда ради какого-то поросячьего дела.