Громкоголосые журавли и лебеди трубят им из поднебесья:
— Кру-рру! Почта из СССР! Почта из СССР! Кру-рру!
Ласковые ласточки, залетая под кровли, щебечут людям на ушко:
— Почта из СССР! Почта из СССР! Прочтите, прочтите!
Никакая пограничная стража, никакие войска и полиция не остановят наших крылатых посланцев, — и им не откажешь в визе.
Будут люди во всех странах ловить перелётных, будут разворачивать трубочки и читать:
Минует зима, заиграет солнце, — и весёлым прибоем хлынут на родину бесчисленные стаи перелётных. Опять начнут школьники и дошкольники ловить птиц и у всех у них — от журавля до ласточки — снимать с ножки ответ:
«Клянемся!» — И подпись на всех языках.
В детстве поэт не слыхал соловья, — не посчастливилось. Слышал только, как народ прославлял его пенье. И стал петь соловья. А заодно и розы.
Соловей и розы приносят радость. Радость приносит успех и славу. Слава приносит деньги.
Под старость поэт разбогател. Купил себе дачу с садом из роз.
Пришла весна. В кустах защёлкал соловей. Засвистало, запело множество других птиц. Поэту это не понравилось. Он подумал: «В саду поэта, всю жизнь поющего одного соловья, — и должен жить один соловей. Другим птицам с их жалким щебетаньем и чириканьем не место в моем саду».
В особенности одна птичка ему досаждала. Подойдёт поэт к кусту понюхать розу — она скрипеть. Скрипит и скрипит раздражающим дверным скрипом.
— Миленькая, — сказал поэт. — Ты оскорбляешь мой музыкальный слух. Ты мешаешь мне наслаждаться ароматом роз. Я выселю тебя из моего сада.
Поэт раздвинул куст и там — у самой земли — увидал простое травяное гнездо с пятью яичками земляного цвета.
Он осторожно отделил гнездо от веток — и унёс его в лес, далеко за ограду своего сада. Невзрачная птичка всё время летела за ним и жалобно стонала скрипучим голосом.
— Вот, — сказал поэт, опуская гнездо на землю в лесной чаще. — Живи здесь. Мы вполне можем обойтись друг без друга, миленькая.
И вернулся к себе на дачу.
Вечером он удобно уселся в шезлонг у себя на террасе и приготовился, как всегда, слушать соловья.
Но соловей не запел.
И вот беда: никогда уже больше не пел соловей в розовом саду поэта.
Оказалось — поэт сам, своими руками выселил соловья из своего сада: ведь та невзрачная птичка, что так неприятно скрипела у своего гнезда с яичками земляного цвета, и была — соловей. У своего гнезда, в тревоге за своих птенчиков соловей не поёт, не щёлкает, не рассыпается лирными трелями, а стонет неприятным дверным скрипом.