И кажется: мы — в древнем Сибирском царстве.
«Жорес» — пароход наш — даёт гудок. Колёса хлопают реже. Мы медленно подходим к берегу.
Никакого признака пристани: на сибирских реках пароход обходится и так. Мы даже не заворачиваем, как полагается, носом к течению: «Жорес» останавливается, как шёл, и отдаёт якорь с кормы.
Над невысоким обрывом возникают лошадиные морды. Над ними — головы в бараньих шапках, лица с азиатскими глазами.
С парохода в синих, красных, коричневых, дикого цвета рубахах неторопливо сходят на берег широкоплечие парни. У каждого на плече — ходуля.
Скрываются за обрывом.
Через десять минут они показываются снова. Идут гуськом, попарно. Из двух ходуль у каждой пары носилки. На них — дрова.
Грузчики сбрасывают дрова в машинное и лениво шагают опять на обрыв.
Здесь пароходы не перешли ещё на уголь.
В сутки «Жорес» пожирает девяносто кубометров дров. А сколько за лето?
Широкую просеку в тайге прокладывает за лето каждый сибирский пароход.
Проходит час. Всадники легли грудью на шею лошадям, калякают с пароходскими. На обрыве пестрой гирляндой висят ребятишки.
Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета.
«Жорес» даёт долгий гудок и один короткий.
Никто не торопится.
Молодёжь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает.
Пароход стоит ещё час. Второй гудок.
Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики:
— Бойся!
Шарахает от них народ, даёт дорогу.
Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперёд по сходням.
Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом.