Хуже того, он лишил мир великого дара Сил.
Проповедник возненавидел судьбу за то, что божества сделали его Носителем Слова. Подумав о титуле, он усмехнулся, но невесело, с горечью. Это наречение явилось к нему в бредовом сне, на десятый день изгнания, когда Кор Фаэрон сгорал от лихорадки в пустыне. С тех пор книги, украденные из храма, были спасением пастыря — щитом от нападок, доказательством его личности.
Выронив томик из дрожащих пальцев, он встал, потянулся к остальным нечитаемым гримуарам на полке и наугад вытащил один из них. На кожаной обложке виднелись остатки золотого тиснения. Скорее жрец добрался бы до эмпиреев, чем расшифровал название.
Отшвырнув книгу, проповедник схватил другую, но и она выпала у него из рук. После этого, охваченный внезапным порывом, Кор Фаэрон принялся выбрасывать содержимое шкафа-сундука на пол. У его ног выросла груда томов.
При виде мятых страниц и треснувших корешков пастырю вспомнились старинные гравюры с еретиками и мучениками, привязанными к столбам. Над дровами вокруг них вздымалось пламя, выжигавшее грехи из плоти.
Оглядевшись, жрец неверной рукой потянулся за масляной лампой. Он посмотрел вниз, на труды неизвестных авторов, и распрощался со всеми надеждами и замыслами.
С верхней палубы донеслись какие-то неразборчивые крики. Проповедник не обратил на них внимания: с самого начала уединения он игнорировал любые внешние шумы. Пусть рабы и новообращенные делают что хотят, на все воля Сил. Кор Фаэрон отпускал паству, как отпустил Лоргара в пустошь, к неизвестному жестокому уделу.
При мысли об ученике скорбь жреца усилилась вдвое — он осознал, что потерял не только веру, но и единственное существо, в котором нашел беспримесную религиозную страсть и понимание. Теперь никто не прочтет этих книг, ибо в гордыне и тщеславии своем Кор Фаэрон выбросил ключ, врученный ему Силами.
Он подвел их всех. Подвел свою конгрегацию, Силы и их избранного посланника, Лоргара.
В дверь яростно заколотили, но пастырь, игнорируя стук, шагнул к висячей лампе и снял ее с крюка.
Деревянная створка уже тряслась — люди снаружи пытались выбить ее плечами.
Вероятно, рабы. Похоже, солдаты в конце концов бросили проповедника, и теперь невольники стремятся отомстить ему — неправедно, ведь он был лишь сосудом Сил. Кор Фаэрон не дастся им.
Хлипкий замок не выдержал натиска. Часть двери с грохотом вылетела, в проеме возникли Аксата и Найро. Остальные толпились в коридоре позади них.
— Господин! — Командир наемников снес плечом остатки двери.
— Все потеряно, Аксата. Силы оставили меня.
— Лоргар цел, мой господин, — неохотно произнес старый раб. — Наблюдатели заметили его. Он вернулся живым.
Никогда прежде Найро не видел, чтобы у человека так резко менялось выражение лица. Когда они взломали дверь — на этом настоял Аксата, поскольку невольник с радостью оставил бы Кора Фаэрона наедине с тьмой в его душе, какой бы губительной та ни была, — жрец напоминал воплощенное отчаяние. Его грязную физиономию пересекали дорожки слез, текущих из красных, воспаленных глаз. Из-под растрепанной одежды виднелись неровные ссадины на плечах и груди, где пастырь царапал себя. Такие же следы покрывали щеки и лоб.
Скорбь проповедника быстро уступила место неверию, которое перешло в смятение. На долю секунды Найро заметил радость — даже невиданное ликование, — но потом Кор Фаэрон посмотрел на прихожан со слишком хорошо известным им чувством.
С презрением.
— А ты как будто удивлен, — резко произнес Носитель Слова. — Разве Лоргар — не дар Сил? По справедливости его возвратили мне. Благословлены мы, ибо Силы обратили к нам взор свой!
При виде таких стремительных изменений Аксата и Найро переглянулись, пораженные внезапным возвращением прежнего Кора Фаэрона. Раб хотел указать, что сам жрец только что готов был сдаться, но не успел: пастырь зашагал к ним, на ходу поправляя рясу, и стражник отошел в сторону, пропуская его. Могло показаться, что ничего особенного не произошло, что они, как тысячу раз до этого, нашли проповедника за изучением книг и записью наблюдений.
— С дороги, — бросил Кор Фаэрон не сразу посторонившемуся невольнику.