— Ну что ж. Произошедшее мне в общих чертах понятно. Заявление писать будете?
— Не, ня будзем. Можна мы пойдзем? — Стрижка под ноль. Темный свитер и пиджак, видимо лидер компании, явно тяготился ситуацией и старался как можно быстрее уйти. Избитый, периодически морщась от боли, он старался держаться гордо, с долей высокомерия. Папа Шац сказал бы: «это менч».
— Ну-у-у если у вас нет претензий к…, — старшина замялся, подбирая нейтральный термин, — к «лицам сохраняющим молчание», то можете идти.
На будущее совет: оружие не делает человека опасным. Главное — готовность идти до конца. В вашем случае надо было не пугать выстрелами. Нужно было убивать. Ещё чуть-чуть и охота за «лохматыми сейфами» была бы удачной.
Кто ж не любит поучать и умничать? Старшина тоже решил не пренебрегать возможностью.
— Взломом «лохматого сейфа», шоб вы знали, урки называют изнасилование.
Слушатели терпеливо слушали и молчали. Шац видел: молодняк в шоке.
Могут слушать, но не слышать.
— Всё идите уже — вздохнул он, и вяло махнул рукой.
По улице освещенной только светом полной луны. Они двигались медленно, шли, покачиваясь — словно пьяные. Парни постариковски шаркали ногами. И это были единственные звуки на довольно оживленной днем улице. Идущая впереди девушка несколько раз оглянулась, словно вместо невысказанных слов, благодаря взглядом. На первом же проулке они свернули.
— Вот шо за люди! Ни тебе спасибо, ни тебе до свидания! Кто только воспитывал этих гоев! — ворчал Генрих, почти бегом удаляясь в противоположном направлении.
Причина спешить в количестве двух штук лежала на перекрестке, так и не дождавшись самого справедливого в мире сталинского суда. Но вот осложнить бытие своему убийце могла конкретно. «Неправомерное применение оружия» или ещё, какую статью прокурорские прицепят моментом.
«Оно мне надо?» — здраво рассудил старшина и для начала решил удалиться подальше от места событий.
«Пацаны никуда не пойдут. Значит, вычислить могут только по автомату. Наряд на КПП видел меня выходящим. Это хреново. Баллистику сделают в три сек. Надо вовращаться незаметно. Сложно. После сегодняшнего «шухера» часовые бдят… дь, во прогулялся… Сменить бы автомат. А потом: я не я, и гильза не моя…».
Внимание Генриха привлекла уже вторая одинаковая по форме бумажка, висящая на столбе. Для него это было пунктиком: нечего клеить объявления, где ни попадя. Ох, и гонял же Шац у себя на участке за это. Приходил узнавать о продажах — обменах часа в три-четыре утра. А что, ночью в наряде все равно не спишь. Так и людей к порядку приучаешь, и время идет быстрее.
Проходя мимо, он, привычным движением дернул за уголок листка. Тот на удивление легко подался.
«Фига-сс-е свежак. Ещё мокрый!»
Свет луны-фонаря позволил бы прочитать отпечатанный на машинке текст:
Грамадзяне!
На змену адным аккупантам прыйшли другие.
Яны прымушаюць нас забыць родную мову.
Яны рвуць нашае краину и аддаюць нашыя земли иншым дзяржавам.