Он думает лишь о том, чтобы урвать свой кусок и утащить в нору. Так ведут себя мыши, но не орлы. Горец же мыслит интересами семьи, рода, клана. Добыл золото — принеси в свой тейп!
Русский и чеченец. Разве можно сравнивать?! Чеченец всегда будет на коне, а русский — убирать за этим конём навоз! Горец — хозяин. Русский — раб! И Сельмурзаев с каждым годом все укреплялся в этом всосанном с молоком матери убеждении. Русский веками пахал землю. Растил хлеб. Ковал железо. А горец приходил и брал все, что ему нужно. Угонял его скот, забирал его детей в рабство. Прошедшие века закалили ичкерийских воинов. Ружьё и кинжал стали им матерью и отцом. Русский же все это время утешал себя сопливыми рассуждениями о морали, а его писатели исписывали целые тома о слезе ребёнка.
Любимой темой в интервью, щедро раздаваемых Сельмурзаевым, было создание демократического правового государства. Он действительно восхищался демократическими переменами. Потому что знал — в таком государстве, при либеральной власти, источившей некогда мощный стальной каркас Российской Империи, бороться с жёсткой родоплеменной ичкерийской структурой невозможно. Уже сегодня горец если и не правит в столице ненавистного государства, то во всяком случае владеет большей частью этого города. И здесь его боятся. Русская скотина работает на чеченца — бухгалтером в банке, шлюхой в офисе, вышибалой в банде… То ли ещё будет…
И тех негодяев, которые бросили вызов диаспоре, ждёт страшная судьба. «Найдём… Найдём и отрежем все, что торчит», — как заклинание повторял про себя Сельмурзаев. Но против его воли душу царапали сомнения.
— И осторожнее, — напоследок сказал своим братьям депутат.
Когда гости разошлись, у него на душе стало совсем слякотно. Ярость ушла. Зато ощущение, что он совершает ошибку, стало расти, как снежный ком.
Зазвонил один из его сотовых телефонов. Сельмурзаев нажал на кнопку и услышал вкрадчивый голос. Лёгок на помине.
— Усман Бисланович. Это Феликс. Есть кое-что новое. Мы можем встретиться через полтора часа на прежнем же месте?
— Не лучше ли выбрать местечко поприятнее, — недовольно произнёс депутат. — У меня на примете пара неплохих ресторанов…
— Ну зачем же? — укоризненно произнёс собеседник. — Здоровье уже не позволяет предаваться чревоугодию. Требуются прогулки, свежий воздух, знаете ли.
— Знаю.
— Будете?
— Буду.
— Тогда я жду.
На этот раз Сельмурзаев нашёл место куда быстрее. На плакате, под которым назначена встреча, рекламу «Мальборо» успели заменить на призыв голосовать за какую-то карликовую политическую партию — близились выборы.
Феликс был одет в то же самое сиротское пальто, безобразную кепку. Только щетина на его щеках стала ещё гуще. И в руке была не банка, а бутылка пива. Они устроились на той же лавочке. Контингент вокруг — как в прошлый раз. Мусорное местечко гигантского города, где обитают человеческие отбросы.
Москва. Сельмурзаева тошнило от неё. Он искренне ненавидел этот столп древней и насквозь прогнившей цивилизации. Нельзя сказать, чтобы Усман был особо правоверным мусульманином, но он считал, что гниль нужно стирать с лица земли. Слово пророка могло бы изменить что-то в этом городе, среди этих людей, но оно здесь не приживётся никогда. Россия, колосс на глиняных ногах, как правильно называл её Гитлер, должна быть сметена. Вместе с этими замусоренными улицами, синюшными от пьянства выродками, угасающими наркоманами. Все под бульдозер!
— У меня для вас хорошие новости, — сказал Феликс.
— Весь внимание, — приторно вежливо произнёс Сельмурзаев.
— Не скрою, «Легион» умеет путать следы. Но есть люди, которые умеют их находить… Мы обнаружили объект оперативного интереса «Легиона».