Ничто не ново под луной, и как не вспомнить Чаадаева, печалившегося по поводу того, что мы своего в историю не привносим. В лихие 90-е гг. в России культивировались те же сорняки, укоренявшиеся на убогой российской почве. Напрасно академик В.Н. Кудрявцев восставал против отказа от идеологии вообще, полагая все более настоятельными общественные потребности в компетентном объяснении нашей действительности, объективной оценке происходящих событий, прогнозировании ближайшего и более отдаленного будущего, полагая необходимым сохранение и развитие нравственного потенциала общества, его духовной культуры. Академик видел острую нужду в разработке проблем общественной науки260. Но мы помним колхозные поля того и последующего времени. Не вспаханные, не засеянные, не удобренные. Теперь мы знаем, что на них произросло.
Для кого-то ссылка на советского академика может показаться неубедительной. Сошлемся на современного борца с нападками на науку в Америке. Шон Лоуренс Отто также отмечает, что в 1960−1970-х гг. гуманитарии перешли на позиции постмодернизма, согласно которому «наука – это всего лишь один из многих способов познания мира; она не более важна, чем, скажем, верования аборигенов, индейцев или убеждения женщин»261. Автор показывает, как такое релятивистское мировоззрение подрывает демократию, ведет отнюдь не к толерантности, а к авторитаризму. Автор полагает, что власти не имеют привилегии на обладание истиной, что отрицательное отношение правящих лиц к науке угрожает благосостоянию всей нации.
Взаимоотношения политики, экономики, идеологии и науки протекают в социокультурном контексте. Культурный уровень, который «никакому закону не подчинишь», определяет отношения людей в любой сфере. Он, в свою очередь, подвергается воздействию со стороны означенных «сестер», но способен проявлять здесь завидную устойчивость. Сменяющие одна другую моды на разные культурные и псевдокультурные ценности все-таки преходящи. Поэтому юридическая наука должна, во-первых, откликаться на вызовы общей и правовой культуры, во-вторых, поддерживать устоявшиеся культурные традиции, удовлетворяющие интересам народа, и, в-третьих, сопровождать рекомендациями действия власти, которая в рамках закона решительно препятствует явлениям коррозии легитимных культурных ценностей. Отечественная наука в последние полвека уделяла пристальное внимание правовой и антиправовой культуре, но явно недостаточно − влиянию права на позитивное развитие общей культуры в разных ее проявлениях.
Наиболее принципиальные и чувствительные вызовы правовой науке посылает юридическая практика. Их взаимоотношение заслуживает особого разговора. В свое время Эрлих не без оснований связывал возникновение правоведения исключительно с потребностями практики и основное содержание правоведения обозначал как практическое руководство для юристов-практиков, а собственно научные цели (науку в собственном смысле) связывал с возникновением потом государственного права и общего учения о государстве262. Этот общий вывод нуждается в определенных коррективах в связи с тем, что в лоне науки частного права (в основном в гражданском праве) а затем и науках публичного права (в частности, в полицеистике) рождались общенаучные категории, развиваемые впоследствии теорией государства и права. Подтверждением данных выводов может служить развитие дореволюционной российской юридической науки, которая кстати сделала большой шаг вперед в сторону собственно научной теории, если учесть появление трудов Л. Петражицкого и его последователей.
Сегодня в России отдельные представители отраслевых наук не видят ценности теории государства и права. Полагаем, что это их беда. Однако и вина науки теории. Будучи скомпрометированной догматическим налетом в советское время, утратив марксистские «скрепы», не сразу адаптировавшаяся к реалиям постперестроечного общества, современная теория права и государства не дает исчерпывающих адекватных ответов на их вызовы. В том числе на те, что транслируются отраслевыми юридическими науками. Для науки важно более полно охватить основные элементы практики, правильнее отразить диалектику перехода прошлой деятельности в настоящую и предстоящую юридическую деятельность, понять значение разных элементов в механизме правового регулирования и правовой системе общества. Деятельностный подход позволяет увидеть индивида и социально-психологическую сторону его поведения, а результат деятельности многих индивидов предстает как коллективный опыт, обеспечивающий накопление, систематизацию, хранение и передачу информации и практических навыков, умений. Без такого опыта невозможны ни правотворческая, ни правореализующая деятельность. Здесь же учитывается субъектный состав практики, а по субъектам юридическая практика разграничивается, как правило, на законодательную, судебную, следственную, нотариальную и т.д. Традиционно юридическая наука рассматривала юридическую практику в аспекте изучения отклоняющегося поведения, борьбы с правонарушениями. И хотя время от времени внимание ученых привлекает правомерное поведение263, многие аспекты его остаются вне поля зрения, особенно в отраслевых науках. А перспективы здесь открываются огромные для трудового права, для предпринимательского и даже для уголовного264.
До настоящего времени, как представляется, недостаточно исследуется поведение должностных лиц государства, как правомерное, так и неправомерное. О мотивах и составе преступлений написаны основательные книги. О мотивах и составе отклоняющегося поведения должностных лиц неизвестно ни одной.
Наконец, в особую группу внешних вызовов следует выделить вызовы юридической науке, идущие от других наук. Имеются в виду не только философия или иные социальные науки, но также и естественные науки. Юридическая наука до сих пор не откликнулась по-настоящему на достижения медицины (пересадка органов, клонирование), биологии и химии, кибернетики, на компьютеризацию. В данном случае мы имеем в виду отклик на ту социальную информацию, которую доставляют разные науки, имея предметом изучения не государство и право, а иные явления жизни человека и общества. Но в качестве вызовов со стороны неюридических наук следует расценивать и те новые исследовательские механизмы, ту методологию, которую они предлагают265. В частности, при всем релятивизме постмодернистских философских теорий, при всей ограниченности постклассических эпистемологических подходов (в особенности, когда они порывают с аподиктичными суждениями классики266), при всей их эпатажности и уводящей в заоблачность реификацией − они могут быть востребованы не только общей теорией права, но даже отраслевыми науками, если последние не замыкаются в заземленной логистике. Происходит диссеминация (от лат. disseminatio − сеяние, распространение) эпистемологического опыта.
Вызовы внешнего порядка существенным образом сказываются на вызовах, диктуемых потребностями саморазвития науки, потребностями формирования научных коллективов. Российская юридическая наука рождалась в российских университетах, в которых первое время преподавали немецкие профессора и потом еще долгое время пропагандировались исследования преимущественно немецких ученых. Только в начале ХХ века появились труды отечественных исследователей, претендующие на оригинальность.
В настоящее время оригинальными работами в области теории права являются те, в которых проводятся своего рода реконструкции взглядов плеяды российских профессоров (и теоретиков, и отраслевиков) конца ХIХ и первой четверти ХХ века. Через призму философии и теории права выявляется юридический концепт современных реалий, постигается реальность права и правовая реальность, в которую юридическая наука входит в качестве самостоятельной онтологии права267. В качестве таковой юридическая наука характеризуется собственными (внутренними) вызовами, обусловленными ценностями, принципами, нормами, институтами права и государства, конструктами их рефлексии, логическими конструктами, формулами генетических и семиотических средств управления. В коллайдере юридической науки производится масса идей, взаимные трения и столкновения которых порождают «кварки» отдельных независимых суждений и совокупности, образующие концепции, школы, направления правовой мысли.