Все вызовы юридической науке следует поделить на внутренние и внешние. Последние – это вызовы самой жизни, самой природной и социальной среды. Они во многом предопределяют (обусловливают) познавательные (исследовательские) задачи. Вместе с тем исследовательские задачи и цели диктуются не только внешними, но и собственно внутренними относительно самостоятельными потребностями, обусловленными механизмами развития науки. Приведенное деление вполне коррелируется с традиционными заключениями об источниках развития науки. С одной стороны, представления, согласно которым все знания выводятся из опыта, а с другой − заключение о том, что эмпирический материал только инспирирует рефлексию и понимание соответствующих процессов, что и питает науку. Идеи существуют изначально. Средневековый «реализм» развивал учение, согласно которому подлинной реальностью обладают только общие понятия, универсалии, а не единичные предметы, существующие в эмпирическом мире. Универсалии существуют до вещей, представляя собой мысли, идеи в божественном разуме, и только благодаря этому разум в состоянии познавать сущность вещей. Только разум способен постигать общее. Противоположное направление носило название «номинализма», отрицающее онтологическое значение общих понятий и утверждающее, что они существуют не в действительности, а только в мышлении. По утверждению номиналистов, общие понятия − это только имена, они не обладают никаким самостоятельным существованием вне и помимо единичных вещей и образуются нашим умом путем абстрагирования признаков, общих для целого ряда эмпирических вещей и явлений. Поэтому универсалии существуют не до, а после вещей.
В конечном счете, как известно, многие тысячи лет борются между собой материализм и идеализм, не всегда замечая неисчислимое множество материальных и идеальных факторов, обусловливающих движение вообще и развитие науки в частности. Можно спорить о первенстве экономических и политических вызовов, предопределивших появление государства и права, а затем, соответственно, и правовой науки. Истина интегративна: и те и другие во взаимосвязи между собой и множеством иных факторов. Как не приветствовать, например, в этой связи антропологические подходы, в центре которых оказывается человек и человечество. Однако вряд ли кто будет серьезно спорить, если мы назовем в числе главных факторов, обусловивших буржуазные революции на Западе или революции 1917 г. в России, а вместе с тем и взрывное развитие политико-правовых исследований, именно состояние экономики и политические интересы. По большому счету мало что изменилось и сегодня. Экономика стала глобальной, политические интересы приобрели глобальный окрас и столь же существенно определяют характер вызовов правовым системам и юридической науке. События на Украине только подтверждают эти выводы.
Применительно к современной России первым из всех вызовов юридической науке отваживаемся назвать вызов (вызовы) со стороны политической системы, государственного строя, изменившего свой облик после августовских событий 1991 г. Впрочем, формировался этот вызов уже с началом перестройки, и наука, как представляется, была застигнута врасплох (экзистенциалистский термин), оказалась бессильной в решении сложнейших правовых вопросов.
Ответ на вызов последовал в 1993 г. принятием Конституции. Был ли это ответ со стороны юристов? И да, и нет. Конституция в итоге рождалась не в университетах, а в ходе расстрела российского парламента. И тогда же формировалась и конституционная юстиция как противовес произволу власти. Сегодня выясняется, что многое совершалось без научной проработки, но это естественное состояние противоборства права и политики, юристов и политиков. Важно подчеркнуть, что наука не оставалась в стороне от политических процессов, стараясь облечь их в правовые формы. Как бы ни хотелось кому-то, юридическая наука не может освободиться (очиститься) от политики. Закон принимается всегда в противостоянии политических сил, закон всегда есть разной степени политика. Следование закону суть реализация политической линии. В случаях, когда закон устаревает, когда он пробелен, когда нуждается в конкретизации и т.д., правоприменитель по необходимости должен принять определенную политическую позицию. Либералы напрасно упрекают здесь суды, напрасно ставят в вину Конституционному Суду РФ (часто его Председателю) наполнение политическим содержанием своих решений. Суды не могут быть независимыми от закона и, следовательно, они не могут быть независимыми от политики в применении закона. А науке такого рода упрек будет уместен. К сожалению, в 90-е гг. прошлого века юридическая наука показала себя столь политизированной, так сильно зависимой от политической публицистики, что стала утрачивать качества науки.
Вторым вызовом российской юридической науке следует назвать изменения в экономических отношениях. Смена форм собственности, изменение характера труда, все процессы постиндустриального общества (пусть и не развитые во всей полноте) требуют ответа, реакции ученого сообщества. К сожалению, опять первыми реагируют политики и законодатели, а российская наука часто игнорируется. Иностранные специалисты (экономисты и юристы) участвовали, но как мы можем сегодня убеждаться, они имели свои интересы. Ответом на вызовы в названной сфере явились новые кодексы. Хорошие кодексы. Однако и ГК, и Кодекс о труде обнаружили свои недостатки, требуют своих поправок. И вновь обнажается проблема игнорирования позиций ведущих российских юристов. Минэкономразвития старается главенствовать в поправках к ГК.
Итак, экзистенцию (состояние) юридической науки следует оценивать в свете того, в какой степени и насколько адекватно (и критически) отражает она состояние экономики и политики. В условиях мирового экономического кризиса на Западе вдруг вспомнили о работах К. Маркса. Россию же с начала 90-х гг. прошлого столетия охватила эпидемия своего рода идиосинкразии к трудам классиков марксизма, к ленинским работам в особенности. Распад СССР и сокрушение роли КПСС способствовали такого рода диссеминации. Уже одно упоминание имени, ссылка на Ленина влекли отвержение цитируемого положения. Никто не пытался осмыслить его по существу, расценить в контексте событий того времени. Кстати, иногда это были и вовсе не ленинские, а, например, аристотелевские положения. Срабатывала реакция на символ. Точно так же идиосинкразически реагировали (хотя и по-разному в разное время) на имена Троцкого, Бухарина, Сталина. «Роман Пастернака не читал, но …». В политике, в публицистике это уместно, но наука в подобных случаях уподобляется известной унтер-офицерской вдове. Яркий пример с оценкой трудов Г. Кельзена. Им была написана небольшая работа по критике коммунистической теории права, и уже одно это обстоятельство обусловливало болезненную реакцию на его имя в советское время, несмотря на то, что России всегда были близки позиции нормативистской теории права. Трудов Кельзена не издавали, их мало кто знал, но считалось уместным «лягнуть» его при случае. Сегодня, наконец, преобладает объективный анализ его творческого наследия.
Мы бы погрешили против истины, связав отмеченную идиосинкразию исключительно с внутрироссийскими явлениями. В 60−70-е гг. прошлого столетия в Западной Европе была объявлена война всем идеологиям. Культурная индустрия начала «доказывать», что «любая попытка глобального объяснения мира, любая цельная концепция реальной действительности сама по себе ошибочна и вообще невозможна, поскольку реальная действительность с ее противоречиями и поворотами совершенно непостижима и непредсказуема»258. Отсюда, как показывал итальянский писатель Энцо Рава, в повседневную жизнь внедрялся антиинтеллектуализм, наука и разум «ставились к стенке», внедрялось «мировоззрение паранормального», а на этой основе пропагандировалась концепция потребительства, раскованность и непринужденность в общении, отмена семьи, государства, узаконение нетрадиционных отношений и т.д., и т.п. Банальные мотивы в низах вели к метафизическому восприятию мира и постклассическому теоретизированию в верхах. Не без оснований замечено: «Новая юридическая картина мира эпохи постмодерна своей апологией размытого, сегментарного, плюралистического правопорядка, по существу, легитимирует отказ от универсального и общего права в пользу ситуативного и партикулярного, а в конечном счете − юридической войны всех против всех. Постклассическая юриспруденция – это юриспруденция возвращения в доправовое социальное состояние, существующее за рамками нормативных принципов формального равенства и эквивалентности. Право социальных отношений вытесняется правом социальных трансакций, юридическое содержание которых непрерывно переопределяется в зависимости от их месторасположения в обезличенной и анонимной сетевой структуре общения»259.