Когда ты родилась, я сразу понял, что буду жить ради одной‑единственной цели – вырастить тебя. Я все бросил, со всем покончил ради тебя.
Неужели его волнение – это всего лишь очередное притворство? До чего он дойдет в своей лжи?
– Но… надо же было случиться, чтобы твоя мать родила ребенка с редчайшей группой крови – бомбейской. Меня словно… дубиной по голове ударили. В больнице мне рассказали, какая ты хрупкая, какие опасности будут угрожать тебе при каждом неверном шаге, с какими трудностями ты столкнешься, взрослея. И тогда я понял, что могу в любой момент потерять тебя, что… – У него дрожат губы. – …что моя собственная дочь может умереть у меня на глазах и сломать мою жизнь, как Наджат. Я должен был защищать тебя днем и ночью, постоянно чувствовать, что ты рядом со мной. Только тогда я был спокоен.
Алисе наплевать на его слезы, она ненавидит его.
– Защищать меня тем, что наказывал? Тем, что стерилизовал?
– Я видел, на что способны люди. Твой ребенок никогда не был бы в безопасности в этом мире. А вдруг и он бы родился с бомбейской кровью? Ты бы потеряла его, Алиса. У него не было бы ни малейшего шанса. Я не хотел, чтобы это выпало на твою долю.
– Ты чудовище. Как ты мог жить, воспитывать нас, после того как насиловал и убивал невинных в Ливане?
Клод с угрозой стискивает приклад, его лицо приобретает оттенок расплавленной стали.
– Ты сама не знаешь, что говоришь.
– Не прикидывайся, что не понимаешь! Ты сам, своими руками убил Наджат! Чтобы спасти свою шкуру! У меня есть доказательства на кассете!
Клод, не задумываясь, наводит на нее ружье.
– Нет! Ты врешь!
Алиса не отводит глаза. В первый и, безусловно, в последний раз в жизни она не боится отца.
– Ты разрушал все, что могло встать между тобой и мной! Все, что мне было дорого, все, что я могла любить! Ты мешал мне расти, заниматься спортом или играть. Ты забрал меня из школы, удерживал здесь, ты морально уничтожил меня.
– У доктора Данби и твоих учителей возникли определенные сомнения по поводу твоего поведения, я должен был что‑нибудь придумать, иначе нас могли разлучить. Как правило, мне хватало угроз… Чего ты хотела? Закончить свои дни в психушке? Я бы не смог жить без тебя. Алиса, маленькая моя…
Алиса чувствует, как злость разгорается в ней ярким пламенем. Ее мышцы напрягаются, а сердце начинает биться заметно медленнее. Она поднимает голову, сжимает челюсти, резким движением сбрасывает очки. Они повисают на шнурочке у нее на груди.
Клод, посмеиваясь, отходит. Теперь он крепче сжимает ружье.
– Ага, вот и Доротея пришла на помощь. Это впечатляет, ты появляешься с той же легкостью, что и прежде. Ну, как поживает моя дочь‑врушка?
Доротея смотрит на него в упор:
– Будь проклят, я ненавижу тебя.
– Меня многие ненавидели, но теперь их нет и они про это не расскажут.
Он по‑прежнему целится ей в лицо и закрывает один глаз. Доротея не мигает:
– Ты не осмелишься выстрелить. Я твоя дочь! Ты… не можешь убить меня!
Он подходит, хватает ее за подбородок и заставляет смотреть себе прямо в глаза. В другой руке он сжимает ружье.
– Тебя я ненавижу больше, чем кого бы то ни было. Ты украла душу моей дочери. Мне действительно следовало убить и закопать тебя, и уже давно.
Доротея оглушена. Каждое слово, вылетающее из уст этого извращенца, отдается в ней проклятием.
– Николя и ты – вот самые страшные паразиты. Вы украли у меня моего ребенка! – продолжает он.
Прежде чем он успевает нажать на спуск, она бросается на него и пытается вцепиться ему в горло. Она кричит. Но ей удается лишь задеть его ногтями.