Он ушел спать в сарай.
Дорогой дневник, я начинаю бояться. Он никогда не поступал со мной так раньше, когда здесь была Алиса. Я бы очень хотела, чтобы она вернулась.
Но она все не возвращается. Думаю, что она уже никогда не вернется.
Потрясенная Алиса роняет голову на пол. Ей кажется, что в руках у нее не дневник, а граната, зловещая головоломка, в которую она не решается поверить. Клод Дехане пытал душем и ее сестру. Это написано здесь черным по белому. Пытать свою пятнадцатилетнюю дочь…
Теперь Алиса знает: самое ужасное таится в ней самой. Она знает, что ее болезнь берет исток в психических потрясениях, которым отец постоянно подвергал ее. Наказания, притеснения. «Он никогда не поступал со мной так раньше, когда здесь была Алиса…» И само это исчезновение. Где она была? Что ей пришлось вынести? Алиса не помнит ничего. Ничего…
Она снова утыкается в тетрадь.
Алиса слегка наклоняет голову. Человек в капюшоне… И правда, она вспоминает, что видела его из своей детской.
Мне бы очень хотелось выйти с фермы и чтобы папа не ходил со мной повсюду. Я чувствую, как во мне пробуждается желание уехать куда‑нибудь. Куда? Как? Я не знаю. Но точно знаю, что он этого никогда не захочет. Может быть, если я на это осмелюсь, он убьет меня. А вдруг Алису просто взяли и убили? А вдруг она осмелилась сделать то, на что я никогда не решусь?
Нет‑нет, я пишу это, но я знаю, что это невозможно. Алиса никогда ни на что не отважилась бы, думаю, что, если бы папа поджег ее комнату и велел ей оставаться внутри, она бы послушалась.
17 сентября 1997 года
Я боюсь, милый дневник, я боюсь того, что здесь случится. Сегодня утром папа уехал в город и забыл запереть двери коровника, как он всегда делает, когда уезжает. И я пошла посмотреть, что там внутри. Почему папа и человек в капюшоне проводят там по многу часов, иногда вдвоем, иногда каждый по отдельности? Почему папа иногда заводит туда грузовичок? Может быть, он что‑то перевозит? Я хотела понять. Это как‑то связано с коровами? Но что можно делать с коровами, а? Я вошла, мне было так страшно, что он вернется, что я пошевелиться не могла. Я перерыла там все и ничего не поняла, потому что ничего странного там не было. Коровы, кормушки, доильный аппарат, какие‑то инструменты. Потом вдруг я увидела кое‑что действительно непонятное: стойло в глубине коровника. Оно никогда не использовалось. Папа устроил три стойла, но мы никогда не держали больше двух коров. Так почему же все эти годы туда стелили свежее сено? Зачем менять сено в стойле, которое никогда не используется? Я подошла, отодвинула сено. Его там было много, толстый‑толстый слой. И тут я нашла кое‑что странное. Там были вырезки из газет, наклеенные на пол, как мозаика. Я нагнулась – в них шла речь только о несчастных случаях, о врачебных ошибках, о судах и приговорах.