- Но где, к черту, ты пропадала все это время? - Я постарался придать голосу как можно более суровое выражение. Я уже уловил, что все, должно быть, прошло отлично, - слишком она светилась от счастья.
- Сначала поедим, - попросила она. - Долго рассказывать.
- Чек получила? Вот все, что я хочу знать.
Она помахала им перед моими глазами.
В тот же день после обеда мы заказали в универмаге массу необходимых вещей; их должны были доставить на следующий день - к моменту, когда мы надеялись чек уже обналичить. Следующий день наступил, но чек мы не обналичили. Вещи, разумеется, отбыли обратно в универмаг.
В отчаянии мы сдали чек в банк, что означало неминуемую задержку в получении по меньшей мере на несколько дней.
Тем временем между Моной и старой каргой - нашей домохозяйкой произошла крупная ссора. По-видимому, в самый разгар беседы Моны с красивой сирийкой, обитавшей по соседству, в сад влетела наша ведьма и обложила сирийку площадной бранью. В ярости Мона назвала старую суку всеми именами, которых та заслуживала, после чего последняя переключилась на мою благоверную, заявив, что Мона тоже сирийка и проститутка и так далее и тому подобное. Обмен мнениями едва не закончился дружеским матчем по взаимному выдиранию волос.
Теперь нам предстояло до конца недели освободить комнату. Поскольку мы все равно съезжали, большой печали это не вызвало. Напротив, меня снедала другая мысль: как бы получше сквитаться с этим исчадием ада?
Идею подал Стенли. Поскольку возвращаться сюда мы, похоже, не собирались, почему бы не отплатить хозяйке по-королевски?
- Отлично, - сказал я, - только как?
По мнению Стенли, это было просто. В последний день нашего здесь пребывания он приведет с собой, как обычно, своих ребят, вручит им бутылку кетчупа, баночку горчицы, липкую бумагу для мух, муку и чернила, то есть все принадлежности дьявола.
- И пусть делают что хотят,- закончил он.
- То есть?
- Дети - врожденные разрушители, - лаконично отозвался Стенли.
Что ж, идею он подал поистине замечательную.
- Я им помогу, - сказал я. - Я и сам дока по части разных пакостей.
В назначенный для надругательства над квартирой день из банка пришло известие, что чек наш недействителен. Отчаянные телефонные звонки Тони Мауреру, а потом и миллионеру из Милуоки результата не дали. Наш миллионер испарился - или, может быть, провалился сквозь землю? Итак, на сей раз разнообразия ради жертвами розыгрыша оказались мы. Несмотря на понятное огорчение, это меня позабавило. Но что же нам теперь делать?
Мы посвятили в нашу тайну Стенли. Он отнесся к ней философски. Отчего бы нам не переехать к нему? Он снимет со своей кровати матрац и постелит его на полу в гостиной - для нас. Они гостиной практически не пользуются. Что до жратвы, то он гарантирует, что с голоду мы не помрем.
- А где будете спать вы? Или, вернее, как? - спросил я.
- На пружинах, - сказал он.
- А твоя жена?
- Она будет не против. В свое время нам доводилось спать и на голом полу. - Затем он добавил: В конце концов, это же только на время. Ты сможешь подыскать работу, а когда найдешь, подберете себе другое место.
- Хорошо, -сказал я и пожал ему руку.
- Пакуйте свои вещи, - сказал Стенли. - У вас их много?
- Два чемодана и пишущая машинка, это все.
- Тогда поторапливайтесь! А я задам работу ребятам. - С этими словами он передвинул большую софу к двери, чтобы никто не мог войти внутрь.
Пока Мона упаковывала вещи, я опустошил буфет. Дети о такой возможности проявить свой талант лишь мечтали. И взялись за работу со знанием дела. Всего за десять минут квартира была превращена в сущий ад. Все, что можно было запачкать, было вымазано кетчупом, уксусом, горчицей, мукой и битыми яйцами. Кресла облепили липкой лентой для мух. Мусор разбросали по полу, постаравшись утрамбовать его ногами. Но самое лучшее применение нашлось чернилам. Их разбрызгали по стенам, коврикам и зеркалам. Из туалетной бумаги нарезали гирлянды, украшавшие теперь грязную мебель.
Мы со Стенли, стоя на столе, расписали потолок кетчупом, горчицей, мукой и крупами, из которых приготовили густую и липкую смесь. Потом располосовали ножами и ножницами простыни и покрывала. Большим хлебным ножом выхватили куски из обшивки дивана. А стульчак в туалете замазали протухшим мармеладом и медом. Все, что можно было перевернуть, разобрать, разъединить и порвать, мы перевернули, разобрали, разъединили и разорвали. Операция была проведена быстро, но без шума. Нанести последний сокрушительный удар я предоставил ребятам. Им стало надругательство над Библией. Сначала они вымочили ее в ванне, затем перепачкали грязью, вырвали страницы и разбросали их повсюду по комнате. Жалкие клочья Писания сунули в птичью клетку, которую подвесили к канделябру. А сами подсвечники согнули и перекрутили до неузнаваемости. Времени на то, чтобы умыть детей, не осталось, поэтому мы вытерли их, как смогли, разорванными простынями. Дети сияли от восторга. Какая работа! Такой возможности, наверное, никогда больше не представится.,. Покончив с квартирой, мы собрали военный совет. Стенли посадил детей к себе на колени и серьезно проинструктировал их, что делать дальше. Они уйдут первыми - черным ходом. Спокойно подойдут к входной калитке, чуть быстрее пройдут по улице, а потом побегут что есть силы и завернут за угол. А мы, если встретим старую каргу, то отдадим ей ключи и приветливо распрощаемся. Ей еще придется потрудиться - она ведь непременно захочет открыть дверь, дабы проверить, все ли ее вещи на месте? К тому времени мы уже присоединимся к ребятам и уедем на такси.
Все прошло как по писаному. Старуха не появилась. Я нес один чемодан, Стенли - другой, Мона тащила машинку. За углом нас ждали веселые и возбужденные дети, мы поймали такси и покатили к Стенли домой.
Я полагал, что его жена не придет в восторг, узнав, что наделали в чужом доме ее дети. Но нет, она сочла нашу оргию разрушения забавной выходкой, не больше того. Что до детей, то ее порадовало, что юное поколение так позабавилось. Единственное, на что она пожаловалась, так это на их перепачканную одежду. Нас ждала обильная трапеза - холодное мясо, болонская колбаса, сыр, пиво и крекеры. Вспоминая утренние подвиги, мы хохотали до колик.
- Видишь, на что способны поляки, - сказал Стенли. - Когда дело доходит до разрушения, удержу не знают. В глубине души все поляки звери, пожалуй, они похуже русских. Когда убивают, хохочут, когда пытают, заходятся в истерике от веселья. Вот тебе юмор по-польски.
- А когда впадают в сентиментальность, - добавил я, - отдают ближнему последнюю рубашку. Или матрац с постели.
Хорошо, что на дворе было лето, ибо накрывались мы только простыней да зимним пальто Стенли. Квартира, к счастью, оказалась хоть бедной, но чистой. В доме не было пары одинаковых тарелок; ножи, вилки, ложки - все разнокалиберное и собранное чуть ли не на свалке. Всего у них было три комнаты, все смежные и темные - типичная квартира железнодорожников. Ни горячей воды, ни ванной, ни даже душа. Мы мылись по очереди в кухне у раковины. Мона предложила помогать при готовке, но Софи и слышать об этом не пожелала. Все, что нам разрешили делать, - это каждый день сворачивать наш матрац и подметать полы. Еще время от времени мы мыли посуду. Совсем неплохо для временного-то пристанища. Правда, район был убогий, трущобы, всего за несколько домов от нас проходила надземка. Самое неудобное - Стенли спал днем. Хотя спал он всего часов пять. И я заметил, как мало он ел. Единственным, без чего он не мог обходиться, были сигареты. Он сворачивал их сам - по привычке, сложившейся еще со времен службы в форте Оглторп.
Стенли не мог нас снабдить только одним - деньгами. Каждый день жена выдавала ему десять центов - на проезд до работы. Уходя, он брал с собой пару завернутых в газету сандвичей. Начиная со вторника все покупалось в кредит. Невесело, но Стенли жил так годами. И не думаю, что ждал перемен к лучшему. Пока изо дня в день было что есть, пока дети накормлены и одеты…