- Мне ужасно жаль, Хэл, - продолжал он, переходя на бруклинский говор, - но товар нашли на твоей жене. Да, да, она входит в банду. Поймали ее с поличным - с большим грузом кокаина. - Он снова пихнул меня локтем, еще больнее. - Помнишь последнюю встречу, которую мы организовали - у Гримми? В тот раз, когда они прямо на нас отключились? Потом я еще не раз проделывал этот фокус. - Он схватил меня за руку и сдавил ее все тем же условным рукопожатием. - Теперь слушай, Хэл, и запоминай!… Когда мы сойдем с поезда, ты пойдешь по Пенсильвания-авеню прогулочным шагом. На ней повстречаешь трех собак. Первые две - для отвода глаз, ненастоящие. А третья подбежит к тебе, чтобы ты ее погладил. Это условный знак. Погладь пса по голове одной рукой, а другой поищи пальцами у него под языком. Там найдешь свернутую бумажку размером с ячменное зернышко. Ухвати пса за ошейник и иди туда, куда он тебя поведет. Если тебя кто-нибудь остановит, говори всем: «Огайо!» Ты ведь знаешь, что это значит. У них шпионы везде, даже в Белом доме… А теперь слушай, Хэл, - и он застрекотал в темпе швейной машинки - все быстрее, быстрее, быстрее, - когда встретишься с президентом, пожми ему руку нашим старым рукопожатием. Там тебя ждет сюрприз, но о нем я ничего не скажу. Помни одно, Хэл, он - президент! И ни на минуту об этом не забывай! Он там тебе много чего наговорит… ты же знаешь, он не может отличить дырки в земле от жопы… но не важно, ты просто слушай! И не показывай, что хоть что-то знаешь! В критический момент появится Обсипрешексвизи. Его ты знаешь… он был с нами много лет… - Я хотел попросить его повторить имя, но ни на миг не смог остановить поток его неудержимой речи. - Через три минуты прибываем, - пробормотал он, - а я не передал тебе и половины нужного. Самое важное, Хэл, ты постарайся понять… - И он еще раз больно пихнул меня локтем в ребра. В тот же момент его голос упал и стал таким тихим, что я мог уловить лишь краткие смысловые обрывки. Не в силах понять Маршалла, я корчился, как в агонии. Смогу ли я действовать, если самые важные подробности упустил? Конечно, тех трех собак я запомнил. Послание будет зашифровано, но я смогу расшифровать его на корабле. За время путешествия я смогу также довести до ума мой японский, произношение хромает, а ведь мне предстоит разговаривать при императорском дворе.
- Обожди, обожди минуту! - просил я. - Последнее, что ты сказал… - Но он уже спускался по сходням и таял в толпе.
Я шел по Пенсильвания-авеню походкой прогуливающегося фланера, как вдруг с упавшим сердцем подумал: неужели я до такой степени одурманен? На какой-то момент я засомневался: может быть, я сплю? Но нет, я шел по самой настоящей Пенсильвания-авеню, ошибки быть не могло. А потом неожиданно узрел стоявшего у кромки тротуара большого пса. Я знал, что он ненастоящий: ведь пес был привязан к уличному столбу. Еще более весомое подтверждение, что сна у меня ни в одном глазу. Глядя в оба, я высматривал теперь вторую собаку. И, чтобы ее не пропустить, даже не повернулся посмотреть на того, кто определенно шел за мной по пятам. Кромвель - или Джордж Маршалл - эти двое в моем сознании теперь нерасторжимо слились - не оповестил меня, что за мной будут следить. Хотя, может быть, и сказал - в тот миг, когда говорил чуть не шепотом. Я все больше и больше впадал в панику. Надо заглянуть в прошлое, необходимо вспомнить, как меня угораздило вляпаться в эту отвратительную историю. Нет, мой мозг слишком устал.
Внезапно я чуть не выпрыгнул из своей кожи. На углу под дуговой электрической лампой стояла Мона. Она держала в руке пачку «натюрмортов» и раздавала их всем прохожим. Когда я с ней поравнялся, она протянула мне один из них и предостерегла взглядом, говорившим: «Будь осторожнее!» Не спеша я перешел улицу. Некоторое время нес «натюрморт», не заглядывая, а лишь легонько ударяя им себя по ноге, как газетой. Затем, притворившись, будто мне надо высморкаться, переложил «натюрморт» в другую руку и, вытирая нос, искоса прочел следующую надпись: «Конец округл, подобно началу. Fratres semper». Слова поразили меня как удар грома. Наверное, это была одна из многих подробностей, что я пропустил мимо ушей, когда он говорил со мной шепотом. Как бы то ни было, мне хватило присутствия духа изорвать листок на мелкие клочья. Я ронял клочки один за другим с интервалами в сотню или более ярдов и внимательно прислушивался, не замедляет ли шаг идущий за мной, чтобы их поднять.
Я подошел ко второй собаке. Маленькой, игрушечной, на колесиках. Очень похожа на вещь, брошенную ребенком. Проверяя, настоящая она или нет, я тихонько поддел ее носком ботинка. И она мгновенно рассыпалась в пыль. Притворяясь, будто ничего обычнее быть не может, я продолжил свою неторопливую прогулку.
Третью - настоящую - собаку я узрел всего в нескольких ярдах от входа в Белый дом. Человек, следивший за мной, более не шагал со мной в ногу, если, конечно, он незаметно для меня не поменял свою обувь на мягкие тапочки. Как бы то ни было, последнюю собаку я все же нашел. Это был большой и игривый, как щенок, ньюфаундленд. Он размашисто, широкими прыжками, подскочил и, стремясь лизнуть в лицо, едва не сбил меня с ног. Минуту-другую я стоял, гладя его по большой теплой голове, а потом, воровато оглянувшись, нагнулся и залез рукой ему под язык. В самом деле, я нащупал под ним крошечный рулончик фольги. Как говорил Маршалл Ш или Кромвель, - размером он не превосходил ячменное зернышко.
Мы с псом поднимались по ступенькам лестницы к Белому дому. Я держал пса за ошейник. Все охранники подавали нам условные знаки - широко подмигивали, демонстрируя пуговицу на отвороте лацкана своей униформы. Вытирая ноги о коврик снаружи, я заметил на нем надпись Fratres semper, выведенную большими красными буквами. Навстречу шел президент. Он был в визитке и полосатых брюках, с бутончиком гвоздики в петлице. Он протягивал мне обе руки.
- Но это же Чарли! - воскликнул я. - Ради Бога, как ты здесь оказался? Я думал, что должен встретиться! - Тут я неожиданно вспомнил предостережения Джорджа Маршалла. - Мистер президент, - продолжал я, сгибаясь в глубоком поклоне, - для меня большая честь…
- Входи, входи!- говорил Чарли, пожимая мне руку и щекоча мою ладонь указательным пальцем. - Мы тебя ждем.
Президент или не президент, он ни на йоту не изменился.
Среди других членов клуба Чарли отличался своей крайней степенью молчаливости. А поскольку молчание часто сходит за видимость мудрости, мы, смеха ради, избрали его президентом клуба. Чарли жил как раз в одном из многоквартирных домов напротив, через дорогу. Мы обожали его, но, понятное дело, сойтись с ним близко, конечно же, не могли - из-за его непостижимой неразговорчивости. А однажды он вообще исчез. Шли месяцы, а от него не было никаких известий. Месяцы слагались в годы. Никто о нем ничего не знал. Он, казалось, провалился сквозь землю.
А сейчас он вводит меня в свою святая святых. Президент наших Соединенных Штатов!
- Садись, - предложил Чарли. - Устраивайся поудобнее. - Он положил на столик коробку сигар.
А я лишь пялился и пялился на него. Он выглядел точно таким, как прежде, за исключением, естественно, визитки и полосатых брюк. Его густые золотисто-каштановые волосы были разделены пробором посередине, как прежде. И ногти наманикюрены. Все тот же старина Чарли. И снизу на жилетке он, как прежде, носит блестящую пуговицу «Общества Ксеркса» Fratres semper.
- Понимаешь, Хэл, - начал он мягким, хорошо поставленным голосом, - мне пришлось скрывать мое имя. - Он наклонился вперед и заговорил вполголоса: - Она идет за мной по пятам, понимаешь. (Под словом она он имел в виду свою жену, с которой, будучи католиком, не мог развестись.) И за всей этой историей стоит тоже она. Понимаешь… - И он ловко подмигнул мне, перекосив глаз и щеку в точности как до этого Джордж Маршалл.
А потом многозначительно зашевелил пальцами, словно скатывал ими шарик хлебного мякиша. Сначала я не понимал, что он делает, но он продолжал шевелить пальцами, и в конце концов намек до меня дошел.