— Стоять!
Я вдруг понимаю, что одна в коридоре. Еще пятнадцать шагов… десять… Только бы добраться до темноты…
До двери остается пять футов, и тут дикая боль пронзает мою ногу. Это псина рейдеров вцепилась в мою щиколотку, я оборачиваюсь и вижу его, того здоровенного регулятора с красной мордой. Он улыбается, о боже, он улыбается, он получает от этого удовольствие! Дубинка взлетает вверх, она вот-вот опустится. Я закрываю глаза и представляю боль необъятную, как океан, у меня перед глазами кроваво-красное море. Я думаю о маме.
А потом меня рывком отбрасывает в сторону, я слышу треск удара дубинки об пол. Регулятор чертыхается. Обжигающая боль в ноге стихает, псина разжимает челюсти, а чья-то рука подхватывает меня за талию. Я слышу, как кто-то шепчет мне в самое ухо:
— Сюда.
Голос такой знакомый, мне кажется, я все это время ждала, когда наконец его услышу, кажется, я слышала его в своих снах.
Алекс держит меня за талию и чуть ли не тащит на себе. Теперь мы уже в другом коридоре, этот меньше предыдущего, и в нем никого нет. Всякий раз, когда я ступаю на правую ногу, боль в щиколотке вспыхивает с новой силой и пронзает меня до самой макушки. Рейдер продолжает нас преследовать, он разъярен. Алекс, видимо, выдернул меня из-под удара в самый последний момент, и рейдер вместо моей головы размозжил череп своей собаки. Я наверняка мешаю Алексу идти, но он ни на секунду не отпускает меня от себя.
— Сюда, — говорит он, и мы ныряем в какую-то комнату.
В этой комнате темно, хоть глаз выколи, но Алекс идет уверенно и шаг не сбавляет. Я позволяю ему вести себя. Поворачиваем налево, потом направо, снова налево и направо. Пахнет плесенью и чем-то еще… свежей краской и дымом, как будто здесь кто-то готовил. Но это невозможно. В этом доме уже много лет никто не живет.
У нас за спиной пробирается в темноте рейдер. Он натыкается на что-то и чертыхается. В следующую секунду что-то валится на пол, слышен звон разбитого стекла и снова ругательства. Судя по тому, как звучит голос рейдера, падал он.
— Наверх, — шепчет Алекс.
Он произносит это так тихо и так близко к моему уху, что это вполне могло мне показаться. Алекс легко поднимает меня, и я понимаю, что выскальзываю из окна. Шершавый подоконник царапает мне спину, я приземляюсь на здоровую ногу и стою на мягкой мокрой траве.
Алекс беззвучно проделывает тот же путь и материализуется рядом со мной. Жара еще не спала, но подул легкий бриз, и, когда он касается моей кожи, я готова заплакать от облегчения и благодарности.
Но мы еще не ушли от опасности, совсем не ушли. Темнота вокруг шевелится и корчится. Справа и слева от нас мелькают среди деревьев лучи фонарей, в их свете я вижу бегущие силуэты людей. Крики не смолкают, одни звучат всего в нескольких футах, другие так далеко, что их можно принять за что-то иное, например за мирное уханье сов. Потом Алекс берет меня за руку, и мы снова бежим. Каждый шаг отдается в правой ноге невыносимой жалящей болью. Чтобы не закричать, закусываю щеку и чувствую во рту привкус крови.
Вокруг хаос, ад кромешный: с дороги светят яркие прожектора; бегут и падают человеческие тени; слышен хруст костей; люди дико кричат, а потом умолкают.
— Сюда.
Я, не раздумывая, подчиняюсь. В темноте чудесным образом возникает полуразвалившийся деревянный сарайчик, он весь увит плющом и так зарос мхом, что даже с близкого расстояния его можно перепутать с кустом. Чтобы пройти внутрь, мне приходится пригнуться. В сарайчике не продохнуть от запаха собачьей мочи и мокрой шерсти. Алекс проходит за мной и плотно закрывает за собой дверь. Я слышу какой-то шорох — Алекс встает на колени и затыкает одеялом щель между дверью и землей. Очевидно, это одеяло и есть источник вони.
— Боже.
Это первое слово, которое я говорю Алексу, закрыв при этом ладонью нос и рот.