Люди не «бывают» в «Крипте», это не пляж и даже не общественный туалет.
Алекс явно не собирается углубляться в подробности, и я уже готова надавить на него, но тут он шумно выдыхает и говорит:
— Здесь мой отец. Поэтому я сюда и прихожу.
Я думала, что меня ничто уже не удивит, но у Алекса получилось.
— Ты же говорил, что твой отец умер.
Алекс давно сказал мне об этом, но в детали не вдавался. «Он так и не узнал, что у него есть сын». Это все, что он мне сказал, и я решила, что отец Алекса умер до его рождения.
Плечи Алекса поднимаются и опускаются, я понимаю — это вздох.
— Так и есть, — говорит он и сворачивает в короткий коридор, который упирается в железную дверь.
На двери очередная, распечатанная на компьютере табличка: «Пожизненное». Кто-то приписал там же ручкой: «ха-ха».
— Что ты…
Я совсем запуталась, но у меня не хватает времени, чтобы сформулировать вопрос. Алекс толкает дверь и выходит наружу. Волна ветра и свежего воздуха лишает меня дара речи, я непроизвольно дышу через рот.
Мы стоим в небольшом внутреннем дворике. Со всех сторон нас окружают грязно-серые стены «Крипты». Трава здесь на удивление сочная и доходит мне почти до колен. Слева растет одинокое деревце, на его ветке щебечет птичка. Поразительно симпатичное место — садик, окруженный массивными тюремными стенами. Такое ощущение, что в эпицентре урагана вдруг возник тихий райский островок.
Алекс сделал несколько шагов к середине двора. Он стоит, склонив голову, и смотрит под ноги. Должно быть, на него тоже подействовала умиротворяющая атмосфера этого места. Небо у нас над головами становится все темнее, трава на общем мрачном фоне словно наливается электричеством, она светится изнутри. В любую секунду может разразиться гроза. Мир словно затаил дыхание и балансирует перед выдохом.
— Это здесь, — голос Алекса звучит неожиданно громко, я вздрагиваю. — Здесь мой отец.
Алекс указывает на торчащий из земли кривой осколок камня. По всему двору разбросано множество подобных камней. На первый взгляд они разбросаны как попало, но, присмотревшись, я понимаю, что их воткнули в землю с определенной целью. На некоторых камнях видны полустертые черные надписи. На одном камне мне удается прочитать «Ричард», на другом — «умер».
Надгробия. Вот для чего служит этот дворик. Я стою посреди кладбища.
Алекс смотрит вниз на плоский, как поверхность таблетки, кусок бетона под ногами. На этом надгробии все буквы видны отчетливо, их, скорее всего, написали черным маркером, по краям они немного размазаны, как будто их обновляли в течение долгого времени.
«Уоррен Шитс. Покойся с миром».
Я читаю имя вслух. Мне хочется взять Алекса за руку, но я не уверена, что это неопасно. В стенах, окружающих дворик, на уровне цокольного этажа несколько окон, они буквально заросли грязью, но все равно кто-нибудь может выглянуть и увидеть нас.
— Твой отец?
Алекс кивает, а потом встряхивается, как будто хочет очнуться от сна.
— Да.
— Он был в «Крипте»?
Алекс слегка кривит губы, но в остальном его лицо остается абсолютно спокойным.
— Четырнадцать лет.
Алекс рисует носком кроссовки круг на земле, с тех пор как мы пришли в «Крипту», это первый физический признак дискомфорта. Алекс достоин восхищения — с первого дня нашего знакомства он постоянно поддерживал меня, утешал, выслушивал, а все это время на душе у него лежал тяжелый груз.
— Что произошло? — тихо спрашиваю я. — За что…
Я не могу закончить фразу, не уверена, что хочу услышать ответ.