Переливы голоса Джоанны, декламировавшей стихи, доносились то из ее комнаты, то из общего зала, где она часто репетировала, и создавали особую атмосферу и настроение в Клубе, когда туда приходили молодые люди. Поэтические пристрастия Джоанны стали эталоном вкуса для всего Клуба. Она обожала декламировать отрывки из английской Библии, а еще – из Молитвенника, Шекспира и Джерарда Мэнли Хопкинса и только что открыла для себя Дилана Томаса. Поэзия Элиота и Одена ее не трогала, кроме лирического стихотворения Одена:
Любовь моя, челом уснувшим тронь
Мою предать способную ладонь…[3]
Джоанна Чайлд была крупная голубоглазая девушка со светлыми блестящими волосами и ярким румянцем. Когда она, стоя вместе с другими возле доски объявлений, прочитала прикнопленное к зеленому сукну обращение за подписью председательницы комитета правления леди Джулии Маркэм, она невольно пробормотала:
– Распаляется он в ярости своей, ибо знает: близок час последний[4] .
Мало кто понял, что речь идет о дьяволе, однако все оживились, как после удачной шутки. Джоанна совсем не рассчитывала на подобный эффект. Не в ее привычках было произносить цитаты на злобу дня, да еще таким будничным голосом.
Джоанна, уже совершеннолетняя, собиралась на выборах голосовать за консерваторов – с ними все в Клубе связывали тогда надежды на спокойную, упорядоченную жизнь, о которой, в силу своего возраста, девушки знали только понаслышке. В принципе они сами были за те же устои, за которые в своем обращении ратовала администрация. И поэтому Джоанну встревожила реакция на ее реплику – откровенный веселый смех: дескать, прошли те времена, когда рядовые члены клубов или чего там еще не смели поднять голос против обоев в гостиной. Принципы принципами, но кому же не ясно, что это обращение просто нелепо. Было от чего прийти в отчаяние леди Джулии.
– Распаляется он в ярости своей, ибо знает: близок час последний.
Маленькая темноволосая Джуди Редвуд, стенографистка из Министерства труда, сказала:
– Мне кажется, мы как полноправные члены Клуба имеем все законные основания вмешиваться в решения администрации. Надо спросить Джеффри.
Джеффри был женихом Джуди. Он еще служил в армии, но до призыва защитил диплом юриста. Его сестра, Энн Бейбертон, стоявшая тут же возле доски объявлений, сказала:
– Вот уж действительно, нашла с кем советоваться!
Энн Бейбертон сказала так, чтобы все поняли: уж она-то лучше Джуди его знает; она сказала так, чтобы все поняли: она его очень любит, но, конечно, всерьез не принимает; она сказала так, потому что только так и могла сказать воспитанная сестра которая в душе гордится своим братом; и, кроме того, в ее словах прозвучало раздражение: «Вот уж действительно, нашла с кем советоваться!», ведь она знала: поднимать вопрос об обоях в гостиной бессмысленно.
Всем своим видом выражая презрение, Энн затушила ногой окурок, который бросила на пол просторного вестибюля, выложенный в викторианском духе розовой и серой плиткой. Это не ускользнуло от внимания сухопарой особы средних лет, одной из нескольких старейших, едва ли не самых первых членов Клуба. Особа сказала:
– Бросать окурки на пол воспрещается.
Эти слова, судя по всему, произвели на присутствующих не большее впечатление, чем тиканье допотопных часов у них за спиной. Однако Энн спросила:
– А плевать на пол тоже воспрещается?
– Категорически! – ответила старая дева.
– Кто бы мог подумать! – сказала Энн.
Клуб принцессы Тэкской основала королева Мария до вступления в брак с королем Георгом V, когда была еще принцессой Тэкской. В один из дней между помолвкой и венчанием принцессу уговорили приехать в Лондон и возглавить церемонию торжественного открытия Клуба, создаваемого на средства богатых и знатных филантропов.
Никого из первых членов в Клубе уже не осталось.