Стали трубу валить. Залез работяга с тросом на самую верхотуру, а труба, заметь, старая… В общем, посыпались скобы, застрял он там – ни взад, ни вперед. Впереди, сам понимаешь, только небо, а сзади ступенек нету. Трос свой он с перепугу бросил м сидит, орет… Монтажным поясом, само собой, к верхней скобе пристегнулся, да только радости ему от этого мало: если снизу четыре скобы подряд выпали, то чем верхняя лучше? И, как на грех, все «вертушки» в разгоне… В общем, снял я его оттуда.
– Да, – сказал Илларион, – с этим не поспоришь.
Это тебе не по горам без страховки ползать на потеху почтеннейшей публике. Это, пожалуй, повесомее, чем книга рекордов.
– Вот именно, – подхватил Игорь. – А ты говоришь, пенсионер. У меня в экипаже, между прочим, вакансия имеется. Похлопотать?
– Ха-ха, – сказал Забродов. – Очень смешно.
Староват я, сержант, для таких дел.
– Ну-ну, – сказал Тарасов. – Только не жди, что я тебя стану утешать: какой, мол, ты старый, да побольше бы таких стариков… Я же вижу, в какой ты форме, а такого опыта, как у тебя, наверное, ни у кого и нету…
– Так ведь я совсем по другой части, – ответил Илларион. – Ты что, забыл?
– Не забыл. Просто в данном случае это не имеет значения. И потом, я отлично помню, как ты ребят вытаскивал, когда остальные сами еле тащились.
– Так когда это было…
– Ты опять за свое? Ну и черт с тобой. Нет, я понимаю, конечно: тут у тебя уютно, книжек вон сколько, и ножиками можно побаловаться… Чем не жизнь? Зачем тебе вся эта головная боль: ночей не спать, шкурой рисковать, лезть то в огонь, то в воду…
– Гм, – сказал Илларион и отвернулся к окну, сосредоточенно дымя сигаретой.
Тарасов спохватился, поняв, что наговорил лишнего, и поерзал на табуретке, борясь с неловкостью.
– Извини, капитан, – сказал он. – Похоже, я маленько.., увлекся.
– Маленько, – согласился Забродов, продолжая смотреть в окно. – Но по сути дела ты прав. Тот, кто идет в огонь, всегда прав. А я действительно оброс мхом последнее время. Только ведь и я не кокетничаю, когда говорю о своем возрасте. Будет ли от меня польза?
– Ну, а ты как думаешь? – горячо спросил Тарасов. – Бегать, прыгать и вязать узлы у нас все умеют, этого добра хоть отбавляй. Но такая голова, как у тебя, одна на миллион.
– Да, – сказал Забродов, – голова крепкая. Ладно, ладно, не кричи. Обещаю подумать.
– Вот это уже разговор, – обрадовался Тарасов. – Я тебя знаю, ты плохого не придумаешь.
– Да уж, – сказал Илларион, разливая по рюмкам остатки водки, – уж что да, то да… Может, и стоит попробовать. Сколько народу я на тот свет отправил – подумать страшно. Столько за три жизни не вытащишь!
Но, может, стоит попытаться?
– Здорово! – с торжественным видом поднимая рюмку, сказал Игорь. – Сегодня просто праздник какой-то. Это ж обалдеть можно: будем опять работать вместе, как когда-то. Чувствуешь?
– Чувствую, – соврал Илларион. Никакого праздника у него в душе не было. Встретить своего бывшего ученика и боевого товарища было, конечно, приятно, но ученики во все времена отказывались понимать одну истину: их у учителя сотни, в то время как учитель у каждого из них всего один. Со времен Афганской войны через руки Забродова прошло столько курсантов, что он давно потерял им счет. А сколько их не вернулось с больших и малых войн, за эти годы! Невысокий гибкий крепыш, сидевший напротив с рюмкой в руке, когда-то, как и сам Забродов, принадлежал к элите великой армии. На мгновение Иллариону показалось, что лицо Игоря Тарасова меняется, приобретая новые черты и совсем другое выражение, словно на него, как на экран, проецируются портреты всех, кого он когда-то знал, от генералов до рядовых. «Старею, – подумал Забродов.