Он как сжался там – в квартире Зинаиды Степановны, так и… «Анестезия», вспомнил Сергей слова Пожидаева. Нужна «анестезия». Числов остановился, достал из кармана бушлата потрепанный бумажник, прошелестел там убогими купюрами. Нет, конечно, на стакан в каком‑нибудь скромненьком заведении хватит, но… Есть минусы. Во‑первых – пить в одиночку. Бывало и такое. Ничего смертельного, но и радости немного. Во‑вторых – со стаканом во лбу уже куда‑то в приличное место не пойдешь. А у Сергея мелькали мысли насчет Эрмитажа или, скажем, Русского музея. При других бы обстоятельствах и настроениях он бы и раздумывать не стал, но сейчас… Все‑таки очень сильно жало в груди…
В таких вот сомнениях и размышлениях добрел капитан Числов по Фонтанке до Невского проспекта – там на углу как раз аптека располагается. У этой аптеки Сергей вытащил из кармана записную книжечку и с сомнением листнул ее. Собственно говоря, питерский телефон в ней был всего один, если не считать номеров солдатиков из роты, которые просили позвонить при случае родителям и передать, что все в порядке. Но это – не в счет. А еще был один мобильный телефончик от бывшего однокурсника Сашки Дылева, вроде как бы осевшего в Питере, «зацепившегося» здесь как‑то, и вроде даже не хило. Штука была даже не только в том, что никаким уж суперблизким корешем Дылев Числову не был, хотя и «Рязань» вместе прошли, и в Чечне пересекались – хоть и в разных батальонах служили.
Мутная история произошла между Дылевым и командиром взвода из числовской роты Володькой Орловым. Как там оно на самом‑то деле вышло – сказать трудно, Орлов‑то сам особо не распространялся, кое‑что как раз на эту тему поведал Числову медик‑подполковник в моздокском госпитале как раз перед отлетом Сереги с телом Вити Крестовского в Питер.
А история вышла и впрямь… неоднозначная. Короче говоря, где‑то с полгода назад Володьку Орлова крепко обожгло и контузило. Жизни‑то, в общем, ничего на самом‑то деле не угрожало, но это все потом выяснилось. А сначала и врачи с серьезными лицами бегали, да и сам Орлов замкнулся, озлобился и вообще впал в депрессию и приготовился помирать. Не звонил никому, не писал. Тем более что руки обожжены были. К нему в комнату попал как раз Сашка Дылев – у него‑то дела получше были, контузия средненькая, да осколком по кисти практически «погладило». Ну и скорешились они. А у Орлова в Новгороде – жена, девка деревенская, глупая и молодая. Так вот, Орлов то ли в сердцах, то ли, черт его знает, с какой своей мнительности поведал Дылеву, что, мол, точно уже не жилец, и упросил его жену навестить, помочь там страховку получить, ну и вообще… Дыля пообещал. Выписался и уехал. А через пару месяцев поправился и Орлов – ну и махнул домой в Новгород сюрпризом. А там и впрямь «сюрприз» получился – дома он Дылю встретил… м‑м… в домашнем очень даже виде. Дылев, правда, письмо показывал, где черным по белому его знакомый отписывал из Моздока, что старший лейтенант Орлов помер: Вовка и сам помнил скончавшегося однофамильца, Орлов ведь в России – фамилия не редкая… Вот такая херня вышла, и вроде как никто в ней и не виноват.
Дылев‑то орловской бабе и маленько деньжат подбрасывал – он сам комиссовался и какую‑то хорошую работу в Питере нашел. Ну а в Новгород несколько раз заезжал, так сказать, с «шефскими визитами».
Орлов с Дылевым пили всю ночь, а потом еще Санька Володьку в Питер потащил – в Новгород‑то старлей больше не заезжал. Что там за загулы у Орлова были в Петербурге – дело темное, однако в Моздок старлей вернулся с недельным опозданием и долго ходил за начмедом, чтобы тот замял его недельное «дезертирство». Уговорить смог только тогда, когда рассказал выпускнику ленинградской военно‑медицинской академии всю правду. Ну или всю, что мог.