— Тогда зачем гнилой базар? «Недоразумение»!
— Но… в конце концов… это не может быть серьезно! Миша… он почти здоров, они же не стреляли по нему!
— Твоего сына чуть не убили, — сказал ровным голосом Сазан, — он остался жив потому, что наши тачки шли гуськом. И когда эти парни развернулись, чтобы выдать «мазде» добавку, то я принялся по ним стрелять. Понимаешь, у меня рефлекс: если рядом стреляют, значит, стреляют в меня. А если стреляют в меня, то я стреляю в ответ. Такие вот привычки с Афгана. И если бы меня не случилось поблизости, твой сын лежал бы сейчас в морге с повышенным содержанием свинца в различных тканях тела. И девочка лежала бы рядом. Ясно? Не хочешь говорить — ради бога. Я своих услуг не навязываю. Я, знаешь ли, не халдей в кабаке.
Нестеренко поднялся.
— Пойдем кофе попьем, пока дети не встали, — сказал он.
Директор поплелся за ним на веранду, где на крытом белой скатертью столе дымились две чашки с капуччино и стояла целая горка фруктов и плюшек. Пили кофе молча: директор от волнения сожрал добрую стопку плюшек, а Нестеренко скормил плюшку забредшему на террасу павлину.
Директор проводил павлина изумленными глазами.
— Ты вчера вечером из дому выезжал? — спросил Сазан.
— А? Да.
— Куда?
— В Москву. Один друг просил приехать.
— И как друга звать?
— Это неважно. Старый друг, пилот-международник, бывший. Теперь начальник управления в СТК.
— Где-где?
— В Службе транспортного контроля. Есть у нас такое… правительственное агентство.
Показалось это Нестеренко или нет — но слова «правительственное агентство» были произнесены весьма странным тоном. Тоном, подобавшим скорее анархо-синдикалисту или какому-нибудь горячему ненавистнику продажного правительства, чем уважаемому генеральному директору авиапредприятия, даже пускай и ходящему в несколько потрепанном пиджаке.
— И на чем ты поехал?
— А…Э… Я хотел на «мазде» поехать, а тут гляжу — «мазды» нет. Я чуть не подумал, что ее угнали, а потом смотрю, что в Мишкиной комнате пусто. Вызвал водителя и поехал.
— Понятно. И друг твой не был удивлен, что ты приехал?
— Нет.
— И о чем вы таком серьезном говорили, что надо было в Москву переться заполночь?
— Ни о чем особенном. Об акционерном, собрании.
— Каком акционерном собрании?
— Нашем, каком же еще. «Рыково-АВИА». Будет послезавтра. Сазан задумался.
— Я в этих вещах рублю слабо, — сказал он, — но, по-моему, акционерные собрания бывают весной. Поздно в июле для акционерного собрания.
— Это внеочередное.
— И кто его созывает?
— СТК.
— А что они, акционеры?
— Да, у них контрольный пакет. В смысле контрольный пакет у государства, а управляет этим пакетом СТК.
— И чего они хотят?
— Снять меня.
— За что?
— За то, что аэропорт в глубокой заднице.
— А что, у нас кого-то снимают за то, что что-то в глубокой заднице? — выгнул брови Сазан. И добавил:
— Я бы тогда с президента начал.
— Меня снимают.
— И кого хотят поставить?
— Не знаю. Есть у них вроде один — Кагасов, что ли. Если бы Сазан досконально знал законодательство об акционерных обществах, он мог бы с уверенностью сказать, что директор лжет. Потому что по закону кандидатура, предложенная акционерами на пост генерального директора, должна быть внесена в списки для голосования как минимум за сорок пять дней до созыва собрания, и стало быть, «не знать», кого прочат в его преемники, Ивкин не мог. Сазан акционерного законодательства не изучал, но, что Ивкин врет, понял и без того.
— И чем этот Кагасов занимается?
— Тоже аэропорт возглавляет. Где-то на юге.
— А поточнее?
— Ну Еремеевкой он заведует. В Краснодарском крае.