Быстро-быстро, как и полтора года назад.
Я улыбался. Фунт был растерян. Он знал, конечно, что из милиции меня уволили, но кем я был теперь, не догадывался и боялся ошибиться.
— Здравствуй, Фунтик, — доброжелательно сказал я. — Как жизнь? Как здоровье?
Он потер ушибленное место и промолчал.
— Пошли, разговор есть. — Я показал на приоткрытую дверь кафетерия.
— А ты уверен, что нам есть о чем говорить? Я задумчиво посмотрел на свой кулак, и Фунт ощутимо напрягся.
— По-моему, я никогда не разрешал тебе обращаться ко мне на «ты». Разве не так?
Он пробурчал что-то нечленораздельное. Я снова кивнул на двери кафе, откуда выходили два высоченных нефа в сопровождении потрепанной нашей соотечественницы. Она работала в гостинице еще до моего увольнения; имени ее я не помнил. В память врезалось, что она имела высшее техническое образование и когда-то преподавала в ПТУ.
— Пошли?
Фунт вздохнул и, передернув плечами, зашагал к кафе.
Мы сели за столик. Я взял себе кофе, он — банку «джин-тоника». С треском открыл ее, глотнул и поставил на столик, разглядывая носки своих ботинок… Приняв какое-то решение, он вскинул голову и уставился на меня своими водянистыми бегающими глазами.
Я уже достал из кармана удостоверение, которым снабдил меня Марголин, и, не раскрывая, вертел его в руках, отхлебывая горячий кофе и усмехаясь.
— Ты уверен, что правильно себя ведешь? — спросил Фунт.
Он начал говорить энергично, с «наездом», встряхивая длинной светлой челкой и наклоняясь все ниже к столу. Постепенно напор его ослабевал, и, замолчав, он неотрывно смотрел на зажатую в моих пальцах «ксиву».
Я показал ему обложку, потом, когда он удивленно вскинул на меня свои водянистые голубые глаза, раскрыл книжечку.
— Понятно?
Он подавленно молчал. Убирая удостоверение в карман, я понял, что не обманул его ожиданий.
— Значит, говоришь, дела у тебя идут нормально? Это хорошо… Я тебя, Фунтик, не задержу. Так, обрешили пару вопросов и разбежались. Как в старые добрые времена. Помнишь, да? Помнишь, как ты мне про армян, которые с золотом заморачивались, говорил? Или про бойца с «тэтэшником», который на последнем этаже отирался?
Первый случай, про армян, был чистейшей правдой, а второй я придумал экспромтом. Фунт удивленно вскинул брови, но не возразил. Подумал, наверное, что я просто путаю.
— Или еще… — Я улыбнулся.
— Я понял. — Сутенер допил коктейль и нервно смял банку. Ему явно хотелось добавить еще, и чего-нибудь покрепче, но отойти к стойке он не решился.
— Я тебя сильно не затрудню. В память о нашей прежней пылкой дружбе. Меня интересуют трое наших ребят, которые приезжают сюда каждый понедельник.
— Но… — Похоже, он меньше всего ожидал услышать этот вопрос.
— Я работаю в отделе внутренней безопасности. Открою тебе такой маленький секрет, поскольку парень ты надежный, проверенный…
— Да?
— Жду.
— Я возьму еще джина…
— Попозже. Не бойся, я не дам тебе засохнуть. Ну?
— Я…
— Фунтик, не раздражай меня. Глядишь, на свете станет одним сутенером меньше. Или одним инвалидом больше, кому как нравится. А твои девочки будут скучать недолго. Я позабочусь, подберу им какого-нибудь душевного товарища. Н-ну?
— Я… — Бедный, он весь покрылся испариной. — А что мне сказать?
— Все. Все, что знаешь. Я не обижусь, если получится много.
— Спрашивайте, а так…
— Ты меня утомил! Ты, баран, языка русского не понимаешь? Чего придуриваешься, блоха помойная?
В кармане куртки у него зазвонил радиотелефон, и я сказал:
— Я тебе сейчас трубку в задницу засуну, козел ты драный! Чего, бля, крутым стал?
Гостиницу курировали «хабаровские», никакой ценности Фунт для них не представлял и рассчитывать на их поддержку не мог.