Глава пятая
Досада, появившаяся после исчезновения загадочных писем, почти ушла, сменившись любопытством. Призрак вряд ли мог далеко их запрятать, и – наверняка – не мог покинуть пределы дома, после смерти ставшего для него тюрьмой.
Кто он такой? Права ли моя догадка, что он и есть – Кристиан, возлюбленный таинственной Орхидеи?
Жаль, что я не принимала слова бабушки о «Лавандовом приюте» всерьез… и жаль, что я не могу больше ни о чем ее спросить. Она говорила, что может заглядывать в чужое прошлое – прошлое бывших хозяев особняка. Если бы у меня была такая возможность, я бы воспользовалась ею, не задумываясь.
Я шла по улице, провожаемая чуть удивленными взглядами прохожих – все потому, что мечтательная улыбка не сходила с моего лица. Я представляла, как стою за спиной Кристиана в тот самый момент, когда он пишет своей Орхидее. Я почти воочию видела муку на его лице – или, напротив, нежную улыбку. Хотела бы я, чтобы мне посвящали такие письма.
Словно в насмешку мне пришло смс от подруги из Ветшфура: «Приезжай на выходные. Я рассталась с Эдом, нужно выплакаться тебе в жилетку. Желательно в «Вердикс» в окружении хорошеньких официантов».
Качая головой, я отправила ей ответ. На выходные у меня были другие планы – я собиралась перевернуть дом вверх дном, но найти так заинтриговавшие меня письма. С одной стороны, я чувствовала, что вмешиваюсь в чужую личную жизнь, которая должна оставаться вне поля зрения посторонних. С другой… Кристиан мертв – даже если призрак в моем доме не имеет к нему никакого отношения. Письма уж очень старые, им никак не меньше века. И теперь, по прошествии времени, когда оба героя романтической истории уже покинули наш мир, ныне живущие имеют полное право читать их письма – разве не так? Читаем же мы любовные послания поэтов, писателей, артистов прошлых веков к своим женам, и, более того, делаем их достоянием общественности.
Подойдя к дому, я вынула из почтового ящика газету и пару писем – одно из банка, другое из интернет-школы, предлагающей обучение на дому. Решила, что им самое место на столе в кабинете – уютном, но несколько необжитом. Войдя туда, застыла на пороге. Не веря своим глазам, медленно подошла к старинному секретеру.
На лакированной поверхности из орехового дерева лежал прямоугольник писчей бумаги, на которой знакомым почерком чернилами были выведены слова: «Не смей трогать мои письма!»
У меня словно воздух выбили из легких. Несколько секунд я стояла, позабыв, как дышать. Шутка ли – я получила послание от призрака!
Немного оправившись от шока, я повертела головой по сторонам и осторожно спросила:
– Ты… сейчас здесь? Ты меня слышишь?
Все это походило на фальшивый спиритический сеанс из тех, что устраивали хихикающие девчонки. Кто-то из них непременно заставлял спиритическую доску «говорить» именно то, что было ей интересно, и всегда находилась та, что относилась ко всему происходящему со всей серьезностью и надеялась, что вызываемый дух и правда ответит.
К слову, мой личный призрак отвечать мне не пожелал. Я с надеждой взглянула на письмо, втайне надеясь, что прямо на моих глазах на свободном от чернил пространстве начнут появляться слова. Ничего подобного.
Я переминалась с ноги на ногу. Первый восторг поутих, сменившись задумчивостью. Страх больше не затмевал собой любопытство – мне мучительно хотелось вызвать призрака на разговор. Я действительно этого хотела. И внезапно подумала – а что, если принять правила его игры и посмотреть, что из этого выйдет?
Вынула из верхнего ящика стола ручку. Повертела в тонких пальцах, и, с минуту помедлив, написала: «Прости». Совесть кольнула тонкой холодной иглой – одно дело читать письма давно ушедшего незнакомца, а другое – письма того, кто обитает в твоем же доме, пусть и в призрачном, бесплотном обличье. Я о многом хотела ему написать, но ограничилась лишь извинением.
Безумие… Я писала духу.
Я перечитала его краткое послание и улыбнулась уголками губ. Я сейчас балансировала на тонкой грани между реальностью и нереальным. Читая короткое письмо из одной только строчки ярких, нетронутых временем чернил, я будто бы пересекала эту грань.
Письмо осталось лежать там, где я его и нашла – вместе с моим извинением. И рядом – стопка писчей бумаги – на случай, если дух пожелает дать мне ответ.
***
С первым письмом наша связь с Кристианом – если призраком, конечно, был именно он – будто окрепла. Однажды я услышала шаги в коридоре – такие громкие и отчетливые, будто бы наяву. Несколько секунд – и все исчезло. Воцарившуюся тишину спугнул отчаянный стук моего сердца. Я, как была, в тоненькой ночнушке, выбежала в коридор. Пусто. И хотя я боялась того, что могла увидеть, неожиданно для самой себя почувствовала разочарование.
Призрак не желал отвечать мне – или считал разговор исчерпанным, приняв мое извинение за чтение его писем, или же не мог прорваться сквозь завесу, разделяющие два таких близких и чуждых друг другу мира – мир живых и мир мертвых. Проходил день за днем, я с надеждой приходила в кабинет, в ожидании, что меня там будет ждать письмо – письмо, прошедшее сквозь призму времени и грань между двумя мирами. Пусто… Кипа писчей бумаги, а сверху – лишь одно мое слово. «Прости».
Странное дело – почему меня так огорчало его молчание? Откуда во мне это неуемное желание понравиться незнакомцу – призраку, в конце концов! Он мертв, я жива, так почему я так переживаю из-за прочитанных писем и того, что он – мертвый – подумал обо мне?
Не знаю, в какой раз я подумала о невидимом жильце своего дома, как вдруг увидела… его. Призрачный, полупрозрачный силуэт молодого мужчины, тонкая бледно-голубая дымка, шлейф, сложившийся в эфемерную мужскую фигуру.
При свете дня это показалось неправильным, почти кощунственным. Как же так? Разве не ночь – время призраков? Разве они могут появляться при свете дня? И тут же ответила самой себе, мысленно усмехнувшись – а разве призраки умеют писать живым?
Он стоял от меня на расстоянии протянутой руки – и я ее послушно протянула, желая дотронуться, убедиться. Мгновение – и дух растаял, словно мое прикосновение его спугнуло. Мои пальцы схватили лишь воздух. Еще долго я стояла на кухне, жалея, что так поспешно бросилась к нему. Возможно, для посланника мира духов мое прикосновение было ядовитым – жизнь уничтожала смерть.
Работу на лето я искать не стала – денег на каникулы мама оставила мне достаточно, и большую часть времени я была предоставлена самой себе. Изучила городок: зеленые лужайки и аккуратно подстриженные розовые кусты радовали глаз, неподалеку вырисовывались зубья утесов, уткнувшихся вершинами в облака. Иногда при взгляде на них мне казалось, что острые пики вот-вот проткнут облака, и на землю из прорехи посыплется белый пух – воздушный и невесомый.
Жители Ант-Лейка оказались не слишком общительными людьми. Если не считать Дикси и Чака – девятнадцатилетнего владельца «Чайки», которому кафе перешло от отца, за полтора месяца, прошедшие со дня переезда в «Лавандовый приют», я успела познакомиться лишь с соседкой, невероятно приветливой пожилой дамой по имени Бритти – она настаивала, чтобы я называла ее исключительно так, с молодой словоохотливой мамочкой Жанин и местным чудаком по имени Элгран – старичком с опрятной седой бородкой и непроизносимой фамилией, которая тут же выветрилась у меня из головы. Каждый день Элгран прохаживался вдоль улицы со своей не менее чудаковатым псом по имени Гибси.
Однажды мне в голову пришла идея расспросить местных жителей о том, кто жил в «Лавандовом приюте» до бабушки. Но понять, кем был этот таинственный Кристиан, мне так и не удалось – старичок с псом вспомнил только влиятельную семейную пару, которые, по всей видимости, и продали бабушке «Лавандовый приют». Элгран тогда был совсем мальчишкой, и помнил лишь, что в этой семье случилась какая-то трагедия – кажется, убили дочь. Они в спешке продали особняк – почти за бесценок, оставили половину вещей, взяв с собой самое необходимое, и покинули город. Но как я ни допытывалась, больше ничего узнать не сумела.