– Вспомнила наконец-то, – усмехнулась я. Окинула взглядом зал и барную стойку – Чака нигде не было видно. А значит, можно было еще немного поболтать. – Дикси…
– Да? – Подругу перемена в моем тоне насторожила.
– Ты веришь в призраков?
Дикси посерьезнела, прищурила голубые глаза.
– Не знаю, – помедлив, ответила она. – Трудно верить в то, что сам никогда не видел. Но я странное слышала про Ант-Лейк, и даже не знаю, чему верить.
– Странное? – Я зацепилась за это слово – ведь именно это определение как нельзя лучше подходило к бабушкиным рассказам о «Лавандовом приюте» – и о том, что в нем довелось пережить мне самой.
– Да. Говорят, здесь происходили необъяснимые вещи. Говорят даже, что в Ант-Лейке когда-то обитали ведьмы.
– Ведьмы? – Я вздернула бровь.
Призраки – это одно. Это то, во что я действительно могла поверить – ведь никто из нас, ныне живущих, доподлинно не знает, какой после себя мы оставляем след. И что происходит потом, после смерти. Я верила, что призраки – это и есть тот самый след, отголосок души, оставшийся на земле после того, как она вырвется, освобожденная, из человеческого тела. Но ведьмы… Колдовство… Магия… В это поверить было нелегко.
Дикси флегматично пожала загорелыми плечиками.
– Не знаю, так говорят. А… почему ты спросила?
Я помолчала, глядя в кофейную гущу, словно желая по ней предсказать свою судьбу. Нет. Я никогда не хотела знать будущего, каким бы оно ни было для меня – плохим или хорошим. Я хотела, чтобы каждый день открывался мне, чтобы все, что случалось со мной – было в новинку.
– Просто так, – улыбнулась я, – чтобы разговор поддержать.
– А, – протянула Дикси, из-под густой челки чуть недоуменно глядя на меня. – Ну я побежала работать?
– Давно пора, – фыркнула проходящая мимо официантка.
Ничуть не смутившись – если смутить Дикси Эллиот вообще было возможно – подруга помахала мне рукой и была такова.
***
Спустя несколько дней мой страх перед незваным гостем несколько поблек – агрессии он не проявлял, зла мне не желал, а значит, и мне бояться его не стоило. И все же я невольно вздрагивала всякий раз, когда обнаруживала, что та или иная вещь загадочным образом переместилась в пространстве. Клянусь, иногда это происходило за моей собственной спиной – и при свете дня. Вот и верь после этого, что призраки предпочитает ночное время суток для своих безобразий.
В действиях призрака (отчего-то я предполагала, что в доме хозяйничает он один) выявилась некоторая закономерность. Он никогда не трогал мои вещи – те, что я привезла с собой из Ветшфура и те, что приобрела уже будучи жительницей Ант-Лейка. Я заметила, что призрака притягивают исключительно старинные вещи, принадлежащие даже не моей бабушки, а поколениям семей, живших в «Лавандовом приюте» задолго до нас.
Но, несмотря на то, что призрак оказался совершенно безвреден, его присутствие порой смущало меня и создавало определенные сложности. Мне казалось, что я нигде не могу остаться в одиночестве. Я плотно задергивала штору над ванной, полной густой пены и скрывавшей мое тело надежнее пухового одеяла. Раздевалась в полной темноте и тут же, как кролик в норку, юркала в кровать. Я не знала, способен ли призрак видеть или для него не существует ничего, кроме пустого дома, в котором он когда-то был жив.
Во мне боролись два желания – изгнать его и вернуть свою жизнь в прежнее, спокойное и обыденное, русло или же увидеть, услышать незваного гостя. Столкнуться лицом к лицу с неизведанным, хотя бы на мгновение заглянуть за ту грань, что разделяет мир живых с миром мертвых. Признаться, мне нравилось чувствовать себя причастной к чему-то потустороннему, сверхъестественному. Когда настроение было особо благодушным, я даже пыталась воззвать к призраку, поговорить с ним. Но – вот что странно, так охотно нарушающий порядок в доме, он совершенно не желал идти со мной на контакт.
В один из чудесных воскресных дней, пропитанных солнцем и запахом скошенной травы, я собиралась в кафе на встречу со своей новой подругой. Даже одела по этому случаю белое платье с юбкой-тюльпан, привычно нарисовала у глаз черные стрелки. Но встреча не состоялась – Дикси сообщила, что планы поменялись, и прийти она не сможет.
Раздраженно хмурясь, я нажала «отбой». Так и стояла при полном параде и с сотовым в руках. И что теперь делать? Гулять по городу одной, даже в такую прекрасную погоду, мне не хотелось. Смотреть было нечего, а переписка с оставшимися в Ветшфуре одноклассницами уже поднадоела.
Сначала я решила почитать что-нибудь из оставшихся мне в наследство книг. Но уже по пути в библиотеку, занимающую в особняке целую комнату, в голову мне пришла другая мысль. Мне вдруг до безумия захотелось исследовать чердак, который прежде я видела лишь мельком – во второй день в «Лавандовом приюте».
Сейчас светло, да и призрак девочки с чердака – если он, конечно, действительно существовал, вряд ли уже может меня напугать. Не скажу, что я полностью свыклась с мыслью, что в моем доме обитает нечто потустороннее, но и не воспринимала происходящее так остро, как поначалу.
Я поднялась по шаткой деревянной лестнице на чердак, распахнула окно – после того, как смахнула с него внушительных размеров паутину.
Прошлась по чердаку, спугнув притаившуюся по углам пыль. В чердачную комнатку хлынул свет, обнажив слои вековой, казалось, пыли на ящиках и коробках. Я постояла, прислушиваясь к своим ощущениям, но, похоже, на чердаке я была одна.
Запрятанным в коробках вещам было никак не меньше нескольких десятков лет. Чего я только там не нашла! И потускневшее от времени столовое серебро, и ветхие книги, рассыпавшиеся на страницы, и изящные канделябры, и даже миниатюрную чернильницу. Как девчушка, которой в руки попался сундук, набитый сокровищами, я изучала артефакты «Лавандового приюта». Меня не интересовала цена, которую за них могли выложить коллекционеры, но манил, притягивал дух времени, которым они были пропитаны. Сколько историй было связано с этими вещицами, сколько рук касалось их когда-то и сколько чужих тайн они хранили?
Чердачного призрака – девочку по имени Тили – я так и не услышала. Зато наткнулась на что-то весьма интересное – запечатанную коробку с писчей бумагой и… старыми письмами. Восхищенная сокровищем, которое держала в руках, я открыла наугад одно из писем. Ровные строчки из чернил, каллиграфический почерк – но явно мужской, без присущего женской руке изящества и вычурных завитушек. Стоило мне только увидеть первые строчки: «Милая моя Орхидея», как сердце забилось часто-часто – это же настоящие любовные послания!
Зачарованная, я перечитывала письмо снова и снова.
«Милая моя Орхидея,
Твое молчание холодно, как лед. Я пишу тебе, а ледяная тишина взрывается, и холодные осколки ранят мое сердце. Прошу тебя, откликнись на мои письма. Если не желаешь ничего объяснить, просто черкни, прошу, пару строк в ответ. Я должен знать, что с тобой ничего не случилось. Ты же знай, что я люблю тебя.
Кристиан»
Сколько в письме было нежности и теплоты! И вместе с тем я остро ощущала горечь и тоску, которыми были пропитаны эти строки. Кем бы ни была эта загадочная Орхидея, она исчезла из жизни автора письма. И каждое слово было пронизано желанием ее вернуть.
Я взяла стопку писем и отнесла ее в кабинет. На роскошном секретере из орехового дерева чуть пожелтевшие от времени письма смотрелись идеально – словно я лишь восстановила нарушенный порядок вещей. А ведь верно… Где еще, как не здесь, незнакомец, подписавшийся как Кристиан, мог писать письма к своей Орхидее?
Меня так и подстегивало любопытство, смешанное с чем-то трудно уловимым. Я оказалась невольной свидетельницей красивой, но, по-видимому, трагичной истории любви. Настоящей, не выдуманной! И желание узнать, кем были друг для друга Кристиан и та, кого он называл Орхидеей, и почему судьба развела их по разным сторонам, было нестерпимым.