Ты, Антея, и тогда, и теперь умеешь отрицать с потрясающей страстностью. Мне до сих пор странно, что ты так легко осознала все те теневые стороны своей личности и приняла их как законную часть себя. А потом начала так активно и так расчетливо их использовать.
Я опустила голову, вспоминая, как произошло это самое осознание. И «принятие». Никаким душевным и внутренним ростом тут и близко не пахло. Я просто швырнула словами в Аррека, впечатывая их, вдавливая в обнаженные раны, «активно и осознанно» стремясь сделать ему как можно больнее. И лишь позже начала понимать, насколько эти признания были правдивы. Одна из наших самых первых и самых уродливых ссор. Тогда, единственный раз за всю нашу совместную жизнь, он меня чуть было не ударил.
— Но каким бы странным и кружным ни был твой путь, ты, к моему величайшему удивлению, развиваешься.
— Угу... Еще два дня буду развиваться. Не подскажешь, как найти короткую тропинку и добраться до совершенства в столь сжатые сроки?
— О... — улыбнулась. И на человеческом лице хищно блеснули совершенно неуместные клыки эль-ин. — Уверена, ты доберешься. В крайнем случае, заставишь совершенство приползти к тебе.
— Тоже выход, — вздохнула я, обдумывая, как можно осуществить подобное на практике.
— Ты только помни, Тея, что эльфийское совершенство тоже умеет кусаться, — довольно резко посоветовала богиня.
— И зубы у совершенства довольно острые, — раздался из-за спины мелодичный, точно змеящийся причудливыми аккордами голос.
Я застыла...
...не зная, как надо дышать...
...потеряв способность мыслить...
Ауте Милосердная, неужели за эти годы я и правда успела забыть звук его голоса?
Медленно, так медленно, точно боялась расплескать что-то бесконечно дорогое, повернулась.
Серебристые, с зеленоватым оттенком волосы падали на плечи, на спину, на руки. Серебристые волосы оттеняли серебряную кожу, казалось, весь он состоит из живого, мерцающего словно светом серебра. Только бездонная чернота глаз и имплантанта выделялась на фоне сдержанного серебряного сияния. Он был словно поэтическая строчка... музыка. Здесь, в глубинах океана грез, в мягкой темноте черных вод, он казался духом, выходцем из потустороннего мира.
Он казался именно тем, кем и являлся на самом деле.
Ауте Милосердная, неужели за эти годы и я правда успела забыть, как он выглядел?
Да.
— Антея, — он мягко поднялся по ступеням в беседку, опустился на подушки напротив. Улыбнулся с искренним сожалением.
Я резко оглянулась. Нефрит не было. Вновь обожгла взглядом черноглазый призрак. Это и в самом деле был он. Не еще одно лицо Эль, не отражение, не маска. Это он.
— Иннеллин... — Мой голос звучал совсем потерянно.
— Ты выросла в прекрасную женщину, Анитти, — волшебный голос барда ласкал каждый звук, каждую ноту.
Как я любила когда-то этот голос...
Любила? Когда-то?
Наши души обвенчаны. Это значит, что даже после смерти мы — одно. Это значит, что даже если мы возродимся для иной жизни, наши души найдут друг друга, притянутые, точно мотыльки на свет, непреодолимым и неумолимым порывом. Для Аррека у меня была лишь одна жизнь, лишь короткие два дня, и после этого мы будем друг для друга потеряны. Для Иннеллина...
Он улыбнулся. Печально. Сплел сен-образ, придавший моим мыслям и смутным ощущениям более четкую форму:
Есть одна любовь — та, что здесь и сейчас,
Есть другая — та, что всегда...
Есть вода, которую пьют, чтобы жить,
Есть — живая вода.
Глядя на эль-ин, которого безутешно и тихо оплакивала почти всю жизнь, я вдруг с ужасом поняла, что совсем не знаю его. Не знаю, не помню, не понимаю. Что с Арреком, с этим человеком, чужаком, с невыносимым, чванливым тигром меня связывает больше, чем с первым мужем, которому когда-то без сомнений и без оглядки вручила свою душу.
О Ауте...