— Видишь ли, есть стиль жизни. Не вещи, видики, машины — это все сущая ерунда. А стиль. Одни живут на помойке, беззубые, отвратные, вонючие и вполне довольные этим положением. Другие — в красивых домах, общаются с красивыми людьми. Они не смогут жить на помойке. Это иной стиль.
— Все понятно. Мой стиль — помойка.
— Хуже, Слава. Ты весь другой. Ты считаешь, что мир — это куча дерьма, тебе это не нравится, и ты сам вызвался это дерьмо разгребать. И стал частью этого мира, этого стиля. Ты не ощущаешь себя в ином качестве. Это твой стиль.
— Каприз девчонки, — горько произнес Аверин. — Сперва — пойти в милицию. Потом — связаться с ментом. Но все вернулось на круга своя. Стиль жизни — сильнее.
— Ты не способен любить. Все — семья, дом, чувства — останется на втором плане. А на первом — эта куча дерьма, которую ты разгребаешь. Ты ущербен. Ты — раб этой жизни. А он — хозяин жизни. Умный, обаятельный, с железной хваткой. С деньгами… Он смог удержать меня. То, что не смог ты.
— Все верно. Это герой нашего времени. Пожилой жулик, сидящий у нефтяного крана и заказывающий расстрелы неугодных людей.
— В тебе злость кипит.
— Во мне? — удивился Аверин.
— В тебе! — она шмыгнула носом.
— Кстати, рейс еще не отправлен. Можешь лететь.
— Уйди. Или я ударю тебя.
— Прощай, любимая, — в эти слова он попытался вложить как можно больше иронии, но почему-то получилось так, будто сказаны они вполне серьезно…
Все оказалось очень просто.
Калач приехал на встречу. У него имелся ключ от квартиры, на которой он должен был давать указания одному из своих главных подельников. Только получилось, что этот подельник сдал своего босса Аверину, поскольку у него имелись веские основания бояться оперативника куда больше, чем хозяина. Калач должен был явиться на место без охраны, дабы не вовлекать в свои дела хотя бы на одного человека больше, чем необходимо.
В квартире Калача ждал Аверин.
Щелкнул замок, дверь начала приоткрываться. Калач шагнул на порог, Аверин рванулся ему навстречу, с кряканьем ударил в солнечное сплетение. Калач пришел в себя и восстановил дыхание только через четверть часа.
Аверин обыскал его. Нашел паспорт на имя гражданина Аргентины Хуана Годизицкого. В рукаве пиджака обнаружилось зашитое лезвие — воровской трюк, помогает в разных ситуациях.
Аверин бросил вора на кресло, уселся напротив него. И стал рассматривать.
Ничего особенного — невысокий, худой, с отечным лицом человек, на вид — лет сорок пять. На руках едва заметные белые полосы — такие остаются, когда хорошие пластохирурги сводят татуировки. Как только он отдышался, на его лице появилась скучающая мина, глаза стали какие-то снулые, как у хватившего дозу токсикомана.
Он выдал тираду на испанском языке.
— Что, русский позабыл? — спросил участливо Аверин, разглядывая Калача.
— Не забыл. Родом из России. Я гражданин Аргентины.
— Кончай дурака валять, Калач. Я тебя давно ищу.
Калач откинулся на спинку кресла и расслабился. Он вдруг успокоился. Понял, что ждали именно его. И теперь нужно искать выход.
— Ты кто такой? — спросил он.
— Опер я.
— И что тебе, опер, надо?
— В розыске ты, Калач.
— Ах, в розыске… Так это пустое. Ничего у вас не выйдет.
— Подделка документов, незаконный переход границы.
— И условный срок.
— А за старое отвечать не собираешься?
— Ничего не докажете. Ситуация разрешена в мою пользу опер.
— Умный ты человек, Калач.
— Еще какой умный… Ты сколько хочешь?
— У тебя столько нет.
— Значит, меньше чем на полета тысяч зеленых не согласен?
— Не согласен.
— Шестьдесят. По рукам?
— Подумаю…
— Пятерку набавлю — не больше. Опер, жадность часто во вред идет.