— Э, можно на танец? — жадно пожирая Маргариту глазами, осведомился он с таким видом, будто выбирал отары овец у себя дома. Он был весь, как дикарь, увешан золотом — цепи, перстни. И здорово навеселе.
— Извините, нельзя, — покачал головой Аверин.
— Слушай, я ее спрашиваю.
Маргарита пожала плечами:
— Нет.
Горец обдал их злобным взглядом, хотел что-то сказать, постоял несколько секунд, но потом удалился. Хоть Аверин и одет не по-бандитски, но мало ли кто он — уж слишком сильная уверенность ощущалась в этом человеке, да и комплекция внушительная — костоломная. Горец знал, что немало разборок начинается с таких вот конфликтов.
— А теперь идем к машине и на Ленинские горы, — велела Маргарита, когда ей наскучило в ресторане.
Уже занималась заря над холодной Москвой, когда они добрались до Ленгор. Стояли, опершись о гранит.
— Моя Москва — это такой холодный город на рассвете, — сказала Маргарита, зачарованно всматриваясь в прекрасные очертания города.
— Почему? — спросил Аверин.
— Он переполнен холодом и злобой. Я люблю этот город.. Но ненавижу еще больше. Я бы уехала отсюда.
— Куда? — усмехнулся Аверин. — На Ямайку?
— Не знаю… В Испанию. Там свет, праздник… Или в Италию — красота… А здесь холод… И хмурое небо… Ненавижу, — с чувством произнесла она. — Поехали, — добавила с неожиданной резкостью.
— Поехали.
Он достаточно промерз. В машине печка гнала по закоченевшим ногам теплый воздух, блаженство разливалось по телу.
В Маргаритиной квартире Аверин снял с ее плеч шубу. Маргарита прошла в комнату и скинула платье прямо на пол.
Привычно нахлынула страсть. Маргарита будто доказывала что-то сама себе. В самый захватывающий момент Аверин почувствовал в ней какую-то отстраненность.
— Я понимаю, что нам пора расставаться. И не могу, — вздохнула она, откидываясь расслабленно на подушку.
— Это почему мы должны разойтись?
— По многим причинам… Знаешь, не надо звонить больше. Я не беру трубку. Я не хочу никого видеть… Я позвоню. Может быть.
Аверин вздохнул.
— Я обязательно позвоню, — Маргарита притянула его голову к своей груди и поцеловала его в затылок. И в этом поцелуе чувствовалась скорбь.
Аверин зарылся в своем кабинете в бумаги, наводил в них порядок, рассылал корреспонденцию. День посвятил этой рутине.
В Москве, как и прогнозировал Ледокол, правда, с некоторым запозданием, грохнули правую руку покойного Глобуса Бубона — Вячеслава Викнера, лидера бауманской группировки. Предполагалось несколько версий: заканчивается зачистка ближайших связей Глобуса; смерть Бубона связана с серией инициированных им убийств известных бизнесменов и мафиози; за Бубоном числилась смерть некоего лидера по кличке Людоед, осиротевшие соратники последнего тоже вполне могли сподобиться на подобное дело; кроме того, под Бубоном зашаталось «кресло», ходили слухи, что братва хочет его сместить. Так что причин для расстрела хватало. Прибрали его классически. Мафиози, заботившийся о своем здоровье и привыкавший жить по европейским стандартам, отправился поиграть в теннис на корт на Волоколамском шоссе. Когда его «Форд» зарулил на стоянку и он вместе со своими «шестерками» вышел из машины, киллер через специально пробитую в стене дыру повел беглый огонь. Бубон с соратниками кинулся во двор, под прикрытие. Там их встретил автоматным огнем второй киллер, прятавшийся на крыше гаража. Расчет убийц был четкий и ясный, и сработали они на пять баллов.
В Салавате взяли очередную шайку. Ее главарь создал отлично вымуштрованный отряд, занимались обычным промыслом — вымогательствами, разбоями. Все боевики были поделены по экипажам, вооружены пистолетами и автоматами, имели рации и бронежилеты. Жили бы и не тужили, да привычно замучали конкуренты. Главарь нанял для их устранения двух киллеров из нижневартовской бригады.