– Хочешь снимать – снимай, Савва. Камеру тебе принесли. Снимай птичек на заборе, коровок да лошадок на улице. Снимай тучи на небе, да траву растущую. Или снимай хоть свадьбы, ежели желание есть. Знаешь, как зарабатывают те, кто свадьбы снимают! Деньги лопатой гребут и прочими принадлежностями, а тем более у тебя талант есть, да и книжка вот скоро выходит!
– Книжки я не хотел, Валентина, и даже не думал об ней, – заверил её я. – Это уж само собой вышло. Как побочная функция.
– В Центре есть несколько фотостудий, они и на видео снимают. Надо поговорить с ними, пусть тебя возьмут свадьбы снимать – у тебя навык есть! А нет – так можно и свою студию открыть, я помогу в первое время.
– Ты не понимаешь, Валя, – сурово молвил я. – Искусство – это искусство, с хлебом насущным оно не завсегда сопрягается. Искусство – сеяние бессмертий. А я лучше в помойщики иль ассенизаторы пойду для денег, я не гордый! Чем стану свадьбы снимать на продажу. На корыстное промышление.
– Да, конечно, так тебя в ассенизаторы и взяли! – сказала Валентина – Ты немолодой уж, да и здоровье не то сделалось, чтоб с вонючей профессией связываться! Вон тебе всё прострелили, что не надо! Едва живой сохранился! И то по прозрачной случайности!..
– Ладно, Валентина, давай спать, что ли, – сказал я. – Сейчас документы погоревшие восстановлю и буду себе работу снискивать! Не век же мне на шее твоей вольным паразитом виснуть!
– Ну, снискивай, – согласилась она. – А по мне, так лучше бы тебе по кинематографической части пристроиться!..
– Чай не в столицах живём доскональными богогрызами, где разнообразных работ много, да народонаселение пасмурное! – с досадой возразил я. – А вообще: надобно уж и мне прибавочный продукт усердно выделывать. На производственной почве.
– Ишь ты! Об прибавочном продукте заглаголил! Бороду отрастить, так истинной Карлой Марксой повысунешься! – сказала сестра. Истинно так сказала.
Ночью снилась мне книга. Моя, не моя – бог её ведает! Но со страниц её Васенька скалился, прорвавшийся в тайные бакалавры, замысловатый, проказливый юноша. Юницы же козами мекали, неостановимо, причудливо. Иного языка, казалось, юницы не ведали. Всю ночь я ворочался, положенья себе не отыскивая, книга же сия горделивая меня изводила.
14
Утром, после ухода Валентины ко мне заявилась Олька Конихина. С приплодом, конечно, куда ей теперь без приплода!
– Мимо проходила и вот решила зайти! – сообщила она, отвернувшись.
Да, конечно, так я ей и поверил: мимо она проходила! Но вида не подал, не стоит быть слишком придирчивым к невинной юницыной лжи.
– Ну, заходи, – вежливо ответствовал я.
Приплод она от себя отцепила и уж привычно на краю дивана складировала.
– Наши к вам приходили вчера, Савва Иванович? – полуутвердительно Олечка молвила.
– Приходили, – со вздохом ответил я оной.
– И об чём вы с ними договорились?
– Они об ответном ударе каком-то всё грезят… – начал ответствовать я.
– Да, мы думаем об ответном ударе, а вовсе не грезим, и полагаем, что это реально, – порывисто молвила Оля.
– Значит, ты с ними пребываешь в согласии?
– Мы все пребываем в согласии, – юница ответила. – И вы, Савва Иванович… вы нас призвали, вы воспитали, и теперь вы просто обязаны быть с нами вместе!..
– Ладно-ладно, подумаем, – пробормотал я бессильно.
– Мне Савку покормить надо, – сказала юница. И стянула с себя для чего-то колготки.
Никогда не замечал, что колготки молодым матерям мешают их младенцев грудью кормить.
– Может, мне выйти? – я вопросил.
– Останьтесь, – сказала юница, босая, прекрасная. И проворно стянула с себя блузку и маечку.
Приплод присосался к груди её с жадностью. Я сидел напротив юницы и наблюдал за обрядом кормления. Смотрел неотрывно, смотрел будто бы в своём владетельном праве. Оля сидела, полуотвернувшись, но смотренью моему не препятствовала, она хотела смотрения этого. Вскоре она отняла приплод от своей влажной груди, обтёрла ему салфеткой лицо и отложила младенца на диване поодаль.
Я уж знал, что должно было дальше случиться. Она позвала меня взглядом. Я сел рядом с Олечкой. Горяча та была, словно буржуйская печка. Одною рукою я бережно обнял юницу, другую же ей на грудь положил. Она того ожидала и тут же склонила голову со смежёнными веками мне на плечо.
Мы так посидели пару минут, я всё трогал Олину грудь. Потом голова её стала соскальзывать мне на бедро. Вся юница сделалась такою доступной, обе длани мои, ныне свободные, пребывали в неостановимом исканье.
– Я такая изголодавшаяся!.. – шепнула смущённо юница.
Я ничего не ответствовал, не хотел расплескать её ощущенья.
Тут Олина рука направилась вниз, наткнулась на юбочку, стала на той расстёгивать «молнию».
История повторялась вчерашняя. Только уж я не был, как вчера, непреклонен.
Юница приподнялась с досадой мгновенной и стянула с себя до колен юбку с трусами. Сердце моё колотилось, я слышал биенье сердца юницы.
Оля с закрытыми глазами ласкала себя между ног. Не слишком-то ловко. Я смотрел за движеньями Олиных пальчиков.
«Давай я», – хотел сказать я, но не сказал. Лишь только подумал. Рука моя послушалась мысли: и с девичьей груди в низ живота неспешно стала соскальзывать.
Юница застыла. Она ждала мою руку. Я же мучительно медлил.
Но вот наши руки сошлись в междуножном регионе искомом. Оля отняла свою руку. Я раздвинул пальцами её губки волнистые, чуткие. Юница вся сжалась. Без труда я сыскал горошинку её потаённую. Поводил по ней средним пальцем. Потом указательным. Обоими сразу. Оля задышала прерывисто, всем телом прильнула ко мне. Я всё мучил юницу осязаньем чувствительного её средоточия. Минуту-другую. И тут вдруг она стала вытягиваться, выгибаться, всё Олино тело напряглось, и застонала юница, забилась, заплакала, покрылась тонкой испариной.
Потом Олечка, счастливая, обессиленная, сызнова прижалась ко мне. Мы оба молчали. Сердце юницы порывисто стукало.
И тут – обычное дело – в дверь застучали. Мы с Конихиной расцепились проворно. Она стала в порядок себя приводить, я пошёл открывать.
В домовладенье вторглись все детки мои – живое, приветливое кодло: Вася с Алёшей, Сашенька, Тамара и Таня. Без всяческого замешательства прошествовали в зал.
– А-а, – вскричал Василий, смачно лобызая Олю Конихину. – Молочная фабрика уже здесь!
– Да, Вася, – смущённо ответила юница. – Я пораньше пришла.
Пришельцы проворно осмотрели валяющиеся Олины колготки, заметили некоторый беспорядок в её одежде: трусы и юбку она натянула, к тому же, что выше, даже и не подступалась. Вряд ли детки мои в точности поняли всё происшедшее, но, уж во всяком случае, догадались о многом.
– А чего это вы без предупреждения и к тому ж в полном составе количественном? – попробовал я увести их от ненужных гипотез.
– Ну, здравствуйте! – удивился Васенька Кладезев. – Сами ж на сегодня день съёмки назначили!
– Я назначил? – удивился и я.
– Конечно, вы, – прыснули Сашка с Тамарочкой.
– И когда ж я умудрился?
– Вчера, – сказал Алексей.
– Я вчера что-то назначил? – спросил я у Олечки. Уж если все они сговорились, то эта юница, наверное, не станет мне лгать. Заключил я, но ошибся.
– Назначили, – насмешливо согласилась она.
– Ну, знаете! – развёл я руками.
– Как же не назначили? – наконец, объяснила красивая Сашенька. – Ведь вы же сказали, что будем сниматься в хлеву вместе с козочками.
– Я сказал, что в принципе это можно… – я заоправдывался. – Но это не значит, что будем сниматься сегодня.
– А почему не сегодня? – съехидничала та же юница.
– Да, почему не сегодня? – накинулись все на меня.
– Мы собрались все вместе, чтоб у вас выбор присутствовал, – сказала Таок.
– Что ж вы со мной делаете! – только лишь вздохнул я.
– Возвращаем вас к себе самому, – парировала немедленно Саби, лукавая и невероятная.