– А вот и нуждается, – ухмыльнулся главный редактор. – Он прислушивается к жене, к адмиралу Джонсу и к конгрессмену Фрэнсису, чья племянница теперь работает в Белом доме. И к моей газете.
– Ну что же, – сдался Громыко, – обратитесь с официальной просьбой к товарищу Сталину об интервью. А я перешлю ее в Москву, сопроводив своими благожелательными комментариями.
Когда редактор ушел, Громыко вызвал Игнатенко:
– Вам что-нибудь известно о конгрессмене Фрэнсисе? Что он за человек? Какие у него взгляды?
Из кабинета Андрей Андреевич перешел в свою служебную квартиру. Сказал жене:
– Одевайся! Мы едем в оперу!
– Что случилось? – удивилась она. – Я уж и не помню, когда мы в последний раз были в опере.
– Я внезапно ощутил любовь к оперному искусству, – признался Громыко.
Настроение у него было превосходное.
Они оказались в одной ложе с пожилой парой: это были конгрессмен Фрэнсис и его жена.
– Господин посол! – приветствовал он Громыко. – Могу ли я осведомиться, как дела на фронте?
– Сейчас идут бои за освобождение Белоруссии.
– А вы знаете, что родители моей жены из Витебска?
– Неужели! – поразился Громыко. – Так мы с вашей супругой земляки. Мы с женой тоже из Белоруссии.
– Говорят, Белоруссия сильно разрушена.
– Разрушено очень многое, – подтвердил Громыко. – И сейчас в Москве задумались о том, как ее восстанавливать.
– Чем помочь? – поинтересовался Фрэнсис. – Я спрашиваю искренне. Я-то родом из Греции. Греки и русские всегда помогали друг другу. Тем более что мой соотечественник Аристотель Оазис попросил вам всячески содействовать. А его слово для меня важно, он, знаете ли, становится важной фигурой.
– Белоруссия нуждается очень во многом. Но у нее нет возможности сказать о себе. Сейчас создается ООН. И мы считаем, что Белоруссия, которая пережила столь многое, должна быть принята в состав Объединенных Наций, чтобы после разгрома Германии участвовать в сохранении мира.
– Это справедливо, – согласился Фрэнсис. – Я скажу об этом президенту. Мы с ним вместе часто обедаем… У жены остались родственники в Белоруссии. Как вы думаете, они живы?..
– Если вы назовете мне имена и адреса, попытаюсь узнать.
Москва. Наркомат иностранных дел. Кабинет наркома
Вышинский зашел к наркому иностранных дел Молотову и положил на стол шифровку от Громыко.
– Вот видите, Вячеслав Михайлович! – торжествующе произнес он. – Я предупреждал, что столь ответственная миссия Громыке не по плечу! В тот момент, когда следует сконцентрироваться на главном направлении, он болтает с американскими журналистами и просит, чтобы товарищ Сталин дал интервью какой-то газете. Будто у товарища Сталина нет других дел!
– У вас есть конкретные предложения? – хмуро поинтересовался нарком.
– Конечно, я сам мог бы заняться этим делом…
Вышинский сделал паузу, ожидая реакции Молотова, но не дождался.
– Громыко доложил вам о беседе с женой Рузвельта? – спросил Андрей Януарьевич.
– Нет.
– И мне не счел нужным доложить. Что это означает? Недисциплинированность? Или поддержание каких-то сомнительных контактов без ведома руководства? Он себя там удельным князем ощущает. Или в свои игры играет, недостойные советского дипломата.
– А вы запросите Громыко, – посоветовал Молотов, – пусть все объяснит.
– Надо дать Громыке в помощь надежного работника. В посольстве в Вашингтоне есть вакансия советника.
– Кого рекомендуете?
– Новикова. Он все-таки раньше работал в ЦК партии.
Вашингтон. Советское посольство. Кабинет посла
На совещании Громыко обратился к Новикову:
– Вы заметили необычный тон сегодняшних редакционных статей американской прессы?
– Я их еще не читал, – ответил Новиков.
– Ас чего же вы начинаете утро? – поинтересовался посол.
– Утром я читаю «Правду», – гордо ответил Новиков.
– А вы знаете английский, товарищ Новиков? – спохватился посол.
– Не знаю.
– Начинайте учить, – посоветовал Громыко.
В кабинет посла вошел шифровальщик:
– Срочная телеграмма!
Шифровальщик прочитал: «Напоминаю, что вам не рекомендуется проводить встречи, не санкционированные Москвой, которые могут быть неверно истолкованы в стране пребывания».
Громыко поднял голову:
– Кто подписал?
– Товарищ Вышинский.
Вашингтон. Квартира посла
Вечером Громыко сказал жене:
– Сегодня открытие картинной галереи. Там будет Элеонора Рузвельт. Но ты поедешь одна.
– Я не хочу без тебя. Что мне там делать одной?
– На тебя возлагается важная дипломатическая миссия. – Губы Громыко изогнулись в улыбке. – Ты подойдешь поздороваться и передашь ей этот пакет с фотографиями. Объяснишь: это новые снимки для выставки о детях – жертвах войны. И не беспокойся – с тобой поедет хороший переводчик.
– Наверное, я не должна задавать тебе этот вопрос. Но почему ты обратился именно к Элеоноре Рузвельт?
– Элеоноре было всего восемь лет, когда умерла ее мать, и десять, когда скончался ее отец. Он спился. Ранняя смерть родителей, собственное одиночество воспитали в ней умение сочувствовать и сопереживать. Она готова помочь тем, кто попал в беду, кто нуждается в помощи и поддержке…
Вернувшись, Лидия Дмитриевна вошла в кабинет мужа:
– Все произошло так, как ты говорил. Элеонора Рузвельт сама подошла ко мне. Просила передать тебе, что она беседовала с президентом. И нашла у него полное понимание.
– Спасибо тебе. – Громыко поцеловал жену. – Думаю, это был решающий разговор.
Кабинет советника Новикова
Один из сотрудников посольства зашел к советнику Новикову, информировал:
– Жена Громыко передала жене Рузвельта какой-то пакет.
– А что та сказала?
– Что говорила с мужем и нашла у него понимание…
– Что это за секретные переговоры наш посол устроил с американским президентом? – недовольно заметил Новиков. – Никого не поставив в известность.
– Личные дела устраивает? – подхватил молодой дипломат. – Не собирается ли он…
Новиков снисходительно кивнул:
– Спасибо, можете идти… Главное – сохранять бдительность. Обо всем важном докладывайте мне лично.
Кабинет посла
Постучав, в кабинет посла вошел молодой человек с бледным лицом – он редко покидал свою комнату. Это был шифровальщик. В руке он держал папку.
– Срочная телеграмма из Москвы! Я только что расшифровал.
Посол взял папку. Прочитал шифровку. И нажал кнопку вызова:
– Где военный атташе?
В кабинет вошел генерал:
– Слушаю, Андрей Андреевич.
– Если мне не изменяет память, к вам должен зайти адмирал Джонс.
– Так точно. Жду его ровно через час.
– Когда он будет уходить, предупредите меня. Я должен его повидать.
Адмирал быстро спускался по лестнице. Андрей Андреевич поднимался ему навстречу.
– Господин посол!
– Господин адмирал! Как младший сын ваших друзей, о котором вы беспокоились?
– Лейтенант Джек Кеннеди в госпитале. Но прогноз хороший. Главное – он не попал в плен к япошкам и будет сражаться.
– Я искренне рад, господин адмирал. Скажите, а правда, что вы по воскресеньям играете в бридж с президентом Рузвельтом?
– Совершенно верно. Когда-то охотились, но сейчас это развлечение недоступно президенту. Так что играем в бридж. Хотите присоединиться?
– Я неважный игрок, – признался Громыко.
– Вы себя недооцениваете, – откликнулся адмирал.
– В карты, – пояснил посол. – Но мне очень нужно поговорить с президентом в неофициальной обстановке.
Адмирал пристально посмотрел на посла:
– Я понял. Сделаю что смогу.
В воскресенье утром Громыко, как обычно, пришел в свой кабинет.
– Как-то мало людей в посольстве, – недоуменно заметил он.
– Так сегодня воскресенье, – осторожно ответил Рожков.
– Неужели? – искренне поразился посол.