Оба они думали о будущем Золотой Орды, но мысли их были разными.
Они сидели в юрте одни, пили кумыс и вели разговор.
— Как ты думаешь поступить с орусутами? — спросил Ногай. — Будем по-прежнему натравливать друг на друга их князей и собирать с народа лисьи и заячьи шкуры? Или у тебя другие мысли?
Берке молчал, любуясь тем, как играли золотые пылинки в солнечных лучиках, падающих в отверстие свода юрты.
— Смотри, — с чуть заметной угрозой в голосе сказал нойон, — орусуты не кочевые народы вроде кипчаков. И обычаи, и то, как они живут, — все другое. Орусуты многолюдны, они привыкли жить на одном месте, и их будет трудно долго удерживать в повиновении. Если у них появится человек, который сумеет объединить княжества, то первой их добычей может стать Золотая Орда.
— У тебя есть что сказать?
— Ты хан, и я хотел бы услышать твое слово…
— Я не думал об этом. Скажи первым…
— Хорошо. — Ногай сощурил глаза, задумался. — Подобно Кубылаю, вступившему в Китай, ты должен войти в земли орусутов и править ими.
— Хочешь, чтоб я ушел к ним и потерял Золотую Орду? — подозрительно спросил Берке. — Хочешь, чтобы со мной произошло то же, что с Кубылаем? У него сегодня есть Китай, но уже нет Великого Монгольского ханства… И кроме того, узнав о наших замыслах, орусуты не захотят этого.
— Орда никогда не боялась посылать своих воинов в битвы…— горячо сказал Ногай. — Можно ведь поступить и иначе. Надо разделить орусутские земли на аймаки, и править ими станут монгольские нойоны. Пусть вместе с ними по орусутским землям кочуют наши воины с семьями.
— Это трудно сделать… Небольшие отряды легко уничтожить…
— Да, будет кровь. Но монголы умеют подчинять и властвовать. Ты пошлешь новых воинов. Девятихвостое белое знамя нашего великого предка Чингиз-хана принесло монголам славу и счастье, — жестко сказал Ногай. — И потому каждый из них будет считать себя счастливым, если умрет под этим знаменем.
Берке с трудом сдерживал охватившую его ярость:
— Так думаешь ты! Но ты забыл, что в свое время не побоялся сказать в глаза самому Чингиз-хану Аргусун-хуурчи.
Кто из потомков Потрясателя вселенной не знал об этом случае? Знал об этом и Ногай.
В одном из походов на восток Чингиз-хан, завоевав земли корейцев и взяв себе для наслаждений дочь покоренного правителя — девушку удивительной красоты, совсем забыл о монгольских кочевьях. И тогда к нему из родных степей примчался певец Аргусун.
— Здоровы ли мои жены, сыновья и весь народ мой? — спросил Чингиз-хан у гонца.
И Аргусун-хуурчи ответил ему песней: — Жены твои и сыновья твои здоровы! Но не знаешь ты, как живет весь народ твой! Жены и сыновья твои здоровы! Но не знаешь ты, о чем думает народ твой! Ест он кожу и кору голодным ртом своим! Но не знаешь ты, как жив народ твой! Пьет он воду и снег, как случится, жаждущим ртом своим! Твоих монголов обычаев и жизни не знаешь ты!
По глазам Ногая Берке понял, что тот вспомнил слова Аргусуна, и потому с особым наслаждением и злорадством сказал:
— То, что дал великий предок нам — его потомкам, он не дал всем монголам. Ты совсем не знаешь жизни и не можешь знать, захотят ли монголы вновь умирать.
Сказанное ханом было великой обидой, и лицо Ногая сделалось белым.
— Смотри, хан! — уже не сдерживая себя, гневно сказал нойон. — Если ты не сделаешь этого, завтра может быть поздно. Они придут сюда, чтобы властвовать над нами.
Берке верил и не верил Ногаю. И от этого накапливалось против него раздражение и думалось, что Ногай говорит так потому, что все монголы мечтают о битвах.
— То, что ты предлагаешь, сделать невозможно.
— А как же, по-твоему, следует поступить?
— Я не умнее Бату, — уклончиво сказал Берке, — я буду идти путем, который проложил он.