На миг в них мелькнула искорка ревности, но тотчас погасла. Мягкая улыбка тронула ее полные, красивые губы.
— Великий хан, — сказала почтительно Тогуз-хатун, — я хотела бы поговорить с этой беглянкой, прежде чем вы решите ее судьбу. Если будет на то ваша воля, я уведу девушку пока к себе…
Кулагу усмехнулся. Тогуз-хатун что-то задумала, и отказывать ей не было причины.
— Пусть будет так, как этого хочешь ты…
— Пойдем, — сказала Тогуз-хатун и взяла Кундуз за руку.
Девушка не сдвинулась с места, в отчаянии глядя на Коломона.
Тот чуть заметно кивнул.
— Иди за мной, — властно приказала Тогуз-хатун, и нетерпение послышалось в ее голосе.
— Иди, — прошептал Салимгирей. — Случится то, что должно случиться…
С самого начала, когда кончилась их свободная жизнь и они, напоровшись на засаду, оказались в руках монголов, беглецы договорились во всем слушаться Салимгирея.
Придерживая руками тяжелые косы, Кундуз покорно пошла за Тогуз-хатун.
В шатре стояла пугающая тишина, и свет, падающий через отверстие в куполообразной крыше, сделался вдруг тяжелым и тусклым.
Ильхан в упор посмотрел на Салимгирея, угадывая в нем главного.
— Рассказывай. Кто ты? Откуда?
Салимгирей почтительно опустил голову.
— Я был сотником в Золотой Орде, — сказал он тихо. — Я из рода кереев. Узнав, что глава нашего рода Саиджа служит вам, о великий хан, я захотел стать его воином.
Кулагу, словно одобряя услышанное, закивал головой.
— А этот человек, — Салимгирей кивнул на Коломона, — ромей. Он непревзойденный мастер, строитель. Когда Журмагун-нойон захватил город Гянджу, он попал в неволю, затем был отдан Менгу-Темиру и как раб отправлен в земли Золотой Орды. Какой раб не мечтает стать свободным? Поэтому он и бежал. Люди говорят, что церковь, которую он строил в Гяндже, все еще не завершена…
Ильхан оживился:
— Это правда. Я видел эту церковь.
В глазах Кулагу вдруг мелькнул огонек. Он вспомнил о том, о чем еще недавно думал, — объединить вокруг себя христиан, сделать их главной опорой трона.
Ильхан прищурился и испытующе посмотрел на Коломона:
— Ты мог бы ее достроить?
— Да, великий хан.
— Я дарю тебе жизнь. За это ты выполнишь свое обещание.
Помолчав некоторое время, словно забыв о ромее, Кулагу вновь нахмурился и спросил:
— Почему бежали остальные?
— Они жители гор и в свое время тоже оказались в неволе, — сказал Салимгирей.
Ильхан всмотрелся в лица пленников. И, хотя все они были одеты в кипчакские одежды, он легко узнал среди них грузин и армян.
— Но я вижу здесь и кипчаков…
— С нами пятеро воинов из Золотой Орды. Они не захотели больше служить хану Берке.
Кулагу брезгливо поморщился.
— Значит, им стало тяжело? А убегая к ильхану Кулагу, они считали, что будут растить здесь брюхо и валяться на мягких коврах с белотелыми женщинами?
Салимгирей не успел ни ответить, ни возразить. Кулагу резко вскинул голову.
— Да услышат все мое решение. Ты, — он посмотрел на Салимгирея, — спешил к Саидже, чтобы стать его воином. Пусть исполнится твое желание. — Кулагу перевел взгляд на Коломона. — Ты завершишь строительство церкви. В Гяндже много христиан. Пусть это будет нашим подарком им. Грузин и армян возьмешь с собой. Научишь их обращаться с глиной и камнем.
Ильхан замолчал, прислушиваясь, как жар все выше поднимается по телу. Он дошел уже до поясницы, и скоро должно было начать жечь в желудке.
— Кипчаков убить! — резко сказал он. — Пусть это станет примером для всех. Неблагодарные по отношению к своему хану рано или поздно предадут и того, кто их приютил.
— Великий хан! — крикнул Салимгирей. — Они хорошие воины. Пошлите их со мной, и они станут первыми в битве и прославят ваше имя.
— Не убивайте их! — добавил Коломон.