Сартак повернул голову в сторону человека с суровым, мрачным лицом:
— Я думаю, мой главный визирь не против?
Тот кивнул. Это был знаменитый Саук, выполнявший обязанности визиря еще у Бату-хана. Ему давно перевалило за шестьдесят, и некогда гладкое, круглое лицо избороздили морщины. Он был самым старым из потомков великого Чингиз-хана и потому имел особое влияние на дела Золотой Орды. Во время похода монголов на орусутские земли отец Саука — Кулкан возглавлял отдельное войско. Его тумены овладели городом Коломной, но во время битвы он погиб от орусутской стрелы.
По обычаю чингизидов, если при осаде города погибал кто-нибудь из их рода, должна была свершиться страшная месть. И здесь они не отступили от своего правила. Все жители Коломны, от грудных детей до древних стариков, были вырезаны.
Желание продолжать мстить за отца руководило всю жизнь поступками Саука. И, с тех пор как он стал главным визирем Бату, Саук постоянно твердил хану о необходимости разговаривать с орусутами только языком кривых монгольских сабель. «Бахадуры, пока они в ссоре, — не объединятся. Разграбленное тобою государство никогда не станет тебе другом. Дружбу ищут до тех пор, пока чувствуют силу. Если не хочешь, чтобы они выступили против тебя, — увеличь еще больше свою мощь, будь жесток и безжалостен», — не уставал повторять Саук.
Для орусутских гостей забили молодую кобылицу, принесли вино и кожаные мешки — сабы, полные свежего пенящегося кумыса. Известный кипчакский тайши — сказитель Сулунгут, подыгрывая себе на домбре, поведал собравшимся историю жизни великого Чингиз-хана.
Гортанным, хриплым голосом он пел о Торган Шире, который спас молодого Чингиз-хана, когда люди из рода тайжигут хотели убить его. И о том, как простой монгол Темуджин, сделавшийся великим Чингиз-ханом, подарил тому земли меркитов, протянувшиеся от монгольских степей до реки Селенги, и дал звание дархана, разрешив носить кольчугу [18] и перья орла на головном уборе[19] .
Велика была щедрость Потрясателя вселенной, и потому он даровал Торган Шире девять прощений за будущие проступки.
Сказитель бил по струнам домбры, и глаза его сверкали вдохновением и верой. Для орусутских послов рассказывал он жизнь Чингиз-хана, прадеда Сартака, рассказывал, как Потрясатель вселенной умел за добро платить добром.
О покорности и преданности великому Чингиз-хану всех племен и народов говорил сказитель, повествуя о клятве, которую дали нойоны Алтай, Кучир и Сечей-беки, когда тот взошел на золотой трон:
— Если на врага пойдем—приведем
Во дворец к тебе девушек самых красивых
И жен его приведем прелестных,
Аргамаков отборных, тонкошеих,
Самых быстрых в степи.
Если на охоту поедем, то, весь мир обойдя,
Для тебя мы добудем и к седлу приторочим
Зверей самых ярких, соболей со шкурами черными.
Если же нарушим мы клятву свою,
Нас, рабов своих неблагодарных,
Оставь у погасшего очага,
Разлучи с любимыми женами и детьми.
Закончив петь, сказитель обвел всех взглядом, полным торжества и достоинства. Своим видом он словно давал совет орусутским послам быть честными и преданными Сартак-хану, потомку великого Чингиза, так же как были преданы люди, жившие много десятилетий назад.
Это поняли все собравшиеся.
И если Саук мысленно одобрил слова, произнесенные сказителем, то Святослав помрачнел еще больше. Не по душе ему был этот прием, невыносимым казался сам воздух ханской ставки. Едва скрывая ненависть, смотрел Святослав на людей, одетых в шубы из волчьих и бобровых шкур, в лисьи малахаи, с лоснящимися от жира лицами. Чванливо, высокомерно вели себя монголы, одетые в дорогие меха, увешанные оружием, украшенные золотом.