Руки Менгу-Темира вздрагивали.
— Подойди ближе, — велел он воину.
Тот, неслышно ступая по мягкому ковру, приблизился к хану и склонился в поклоне, ожидая приказа.
— Абаш-оглан не должен увидеть завтрашнего рассвета, — тихо, но властно, не отрывая взгляда от лица музалима, сказал Менгу-Темир. — Ты меня понял?
— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан…
Лицо воина было бесстрастным.
— Иди.
Тот попятился от Менгу-Темира.
Никогда ни один из ханов не объяснял исполнителю его воли причин, побудивших отдать тот или иной приказ. Никто не должен был знать сокровенных дум повелителя. Ханская тайна — это обнаженный меч, висящий над головой музалима. Стоит тому уронить где-нибудь лишнее слово, и этот меч настигнет его, даже если он попытается укрыться за тридевять земель.
Менгу-Темира не интересовало, как будет выполнен его приказ. Музалим решит и сделает все так, как найдет нужным. Но ханскую волю он исполнит, что бы ни произошло.
Проворная рука нукера откинула ковер, закрывающий вход, и в юрту вошла Улжатай. Менгу-Темир вздрогнул. Младшая жена словно подслушала его слова, словно угадала то, что здесь только что произошло. В юрте было светло от падающего через верхнее отверстие света, и хан хорошо видел жещину.
Стройная, с тонкими чертами лица, с высокой грудью, она стояла перед Менгу-Темиром и улыбалась.
Дочь ойротского эмира Бука-Темира, рожденная младшей дочерью Чингиз-хана — Чичиган, она всегда вела себя так, как хотела, и позволяла себе многое из того, что не смели позволить другие жены хана.
Двух сыновей и двух дочерей подарила она Менгу-Темиру, и хан очень любил Улжатай.
Вот и сейчас, глядя на нее, Менгу-Темир почувствовал, как сильно забилось сердце. Мелькнула злая мысль: «Пусть умрет Абаш. Кроме него есть еще девять сыновей, и всегда будет, кому оставить трон».
Лицо Улжатай сделалось вдруг сердитым и капризным:
— Великий хан, неужели ты считаешь, что стал старым, а я могу поменять золото на медь?
— О чем ты? — хрипло спросил Менгу-Темир.
— Я о твоем визире Катае. Этот человек уже давно не ходит, как все люди, а ползет, извиваясь, словно червь…
— Что он сделал тебе?
— Он хочет посеять между нами вражду… Его душа полна черных замыслов…
Хан недоверчиво усмехнулся. Откуда ему было знать то, что знала Улжатай?
Визирь, оберегая самолюбие хана, сказал только о том, что жена изменяет, но не стал рассказывать, что на рассвете этого дня застал Улжатай и Абаша, когда они занимались любовью.
Не знал Менгу-Темир, что весь сегодняшний день жена его провела в тревоге. Она надеялась, что Абашу удастся убрать визиря прежде, чем тот донесет хану, но когда увидела, что Катай вышел из юрты Менгу-Темира, а после него туда вошел воин-музалим, надежды на счастливый исход не осталось. Надо было действовать. Поэтому она и пришла к хану.
Глаза Улжатай сделались властными и требовательными.
— Я ни о чем не хотела тебе говорить, чтобы не замутить источник нашей с тобой радости… Скажи мне, разве я когда-нибудь или в чем-нибудь обманывала тебя?
Менгу-Темир выжидательно молчал.
Улжатай вдруг невесело улыбнулась:
— Наверное, правильно говорят кипчаки, что нет мужчины, который бы не смотрел похотливо на красивую женщину и не пил бы кумыс…
Хан насторожился. Неужели и Катай относится к тем, кто не может пройти мимо красивой женщины? Он уже стар. Ему ли думать об этом? А если он по злобе оговорил Улжатай и Абаша?
— С тех пор как я стала твоей женой, я не смела даже подумать о том, чтобы бросить тень на твое имя… Я еще раз хочу спросить, о великий хан, было ли такое, чтобы я сказала неправду?
Менгу-Темир подумал, что женщина права. Он ни в чем не мог ее упрекнуть.