Позже и сами расчеты О.В. Крыштановской были подвергнуты сомнению. Американские политологи Дэвид Ривера и Шарон Ривера усомнились в методической и методологической точности подсчетов Крыштановской и провели рекалькуляцию исходных данных, а также, используя иные источники, попытались определить некоторые характеристики более широкого круга элитных персон. Перерасчет показал существенную некорректность расчетов О.В. Крыштановской [Rivera S.W., Rivera D.W., 2006; Ривера Ш., Ривера Д., 2009].
Данный сюжет имеет принципиальное значение для понимания процессов рекрутирования и ротации элит в России, поэтому важным было последующее изучение темы. В начале второго десятилетия нашего века к ней обратился А.В. Дука на основании анализа биографических данных элитного пула 6 регионов: Санкт-Петербург, Ленинградская область, Калининградская область, Костромская область, Ростовская область, Хабаровский край. Дука показал, что по-прежнему существенных свидетельств о наличии или складывающейся милитократии в регионах нет, что вхождение выходцев из силовых структур во властные позиции в регионах не связано с президентством Путина, а в пополнении региональной элиты силовиками можно зафиксировать достаточное разнообразие во времени [Дука, 2012].
Следует отметить, что схожие выводы были получены на материалах и других эмпирических проектов. Так, на протяжении нескольких лет было осуществлено наиболее масштабное в стране исследование депутатского корпуса постсоветской России, которое было частью общеевропейского проекта «Парламентское представительство в Европе. 1848–2014», в орбиту которого было вовлечено более 20 европейских стран. Предметом исследования в рамках этого проекта стало парламентское представительство на национальном уровне; при этом предмет исследования был рассмотрен в процессе полуторавековой эволюции. Автор этих строк была руководителем российской части проекта, предполагавшей исследование особенностей российского парламентаризма. По итогам реализации проекта было опубликовано несколько монографий за рубежом [Best, Cotta, 2007; Gaman-Golutvina, 2014] и в России. Исследование показало, что во всех созывах Государственной Думы ФС РФ удельный вес предпринимателей не только многократно превышал удельный вес этой категории в социальной структуре населения и удельный вес других профессиональных категорий в российской Думе, но также превышал соответствующие европейские показатели и определял доминирование в России функционального представительства по сравнению с территориальным и партийным [Gaman-Golutvina 2014; Гаман-Голутвина, 2006 б; Пляйс, Гаман-Голутвина, 2006]. Аналогичные данные на другом материале получил выдающийся отечественный исследователь С.П. Перегудов [Перегудов, 2011].
Интенсивный интерес крупного бизнеса к политике побудил исследователей к изучению корпоративных элит [Кочетков, 2012], а активное вхождение бизнеса в региональные управленческие структуры стимулировало исследовательский интерес к отношениям крупнейших игроков региональной политики – власти и бизнеса, что стало предметом изучения в работах Н.Ю. Лапиной и А.Е. Чириковой [Лапина, Чирикова, 2000]. Исследование системы отношений региональных властей и групп интересов [Особенности активности групп… 2000] дало основание Н.Ю. Лапиной выделить четыре основных модели отношений властных элит регионов с элитой бизнеса (модели «патронажа», «партнерства», «приватизации власти», «борьба всех против всех»), подвергнув детальному анализу использовавшиеся игроками ресурсы и технологии [Лапина, 1997]. А.Е. Чирикова идентифицировала в качестве наиболее распространенного типа организации власти в российских регионах модель корпоративно-бюрократической полиархии, выделив основные типы управленческих команд областных администраций (интегрированные, фрагментированные и коалиционные). Подтвердив доминирование неформальных практик, Чирикова отметила, что в 2000-е годы модель явного доминирования неформальных практик в управлении региональными процессами сочетается с моделью «двойного действия», при которой формальные и неформальные практики сосуществуют одновременно и дополняют друг друга [Чирикова, 1997]. Результаты своих многолетних исследований региональных элит А.Е. Чирикова обобщила в работе «Региональные элиты» [Чирикова, 2010].
В недавних работах А.Е. Чирикова, В.Г. Ледяев и Д.Г. Сельцер обратились к эмпирическому изучению организации власти в малых городах на примере двух небольших городов Пермского края. Исследование показало, что структура власти очень узка (имеет элитистский характер). Конфигурация наиболее влиятельных акторов в городах отражает доминирование двух групп – руководства исполнительной власти и представителей крупного бизнеса. В этой паре лидирует политическая (административная) элита. Ключевыми фигурами являются мэры, хотя в иных городах вполне вероятно лидерство руководителей районных администраций, обладающих сопоставимыми или большими ресурсами влияния. Крупный бизнес остается значимым актором городской политики. Возможности и политический потенциал других групп весьма ограничены; при этом они существенно варьируются и могут меняться в зависимости от персональных характеристик их представителей. Взаимодействие между акторами весьма разнообразно, динамично и обусловливает возможность складывания различных видов коалиций. Коалиции оказались весьма распространенными, довольно прочными и вполне эффективными. Таким образом, несмотря на авторитарную природу российского политического режима, накладывающую ограничения на различные аспекты городской политики, локальные акторы сохраняют значительную автономию [Ледяев, Чирикова, 2015; Ледяев, Чирикова, Сельцер, 2014 а; Ледяев, Чирикова, Сельцер, 2014; Чирикова, Ледяев, Сельцер, 2014 б].
Осуществленное А.В. Дукой и его коллегами по Социологическому институту в Санкт-Петербурге изучение ценностных ориентаций региональных элит (на примере санкт-петербургского и ленинградского властных сообществ) [Власть и элиты, 2012; Властные структуры… 2012; Российские властные институты… 2011; Региональные элиты… 2011; Российская региональная элита… 2002] позволило определить основные дифференцирующие переменные: принадлежность к поколению, условия семейной социализации, профессиональная социализация и опыт деятельности во властных структурах. Исследователями выявлена связанность политических и экономических ориентаций; определено (при сравнении с данными массовых опросов), что в целом элита, по сравнению с населением, в большей степени ориентирована на рыночные механизмы в экономике. Однако уровень терпимости в отношении политических оппонентов остается достаточно низким; пока рано говорить о наличии единых, разделяемых большинством региональной элиты ценностей; политическая культура остается весьма гетерогенной.
Содержательная «объемность» отечественной региональной элитологии определена тем, что объектом анализа стали также идеологические инструменты легитимации власти региональных лидеров эпохи 1990‐х годов (работы А.К. Магомедова) [Магомедов, 2000; Магомедов, 2012]. Целый ряд существенных аспектов – характеристики местных элит, исторические аспекты формирования региональных властей в стране – стали предметом исследований В.П. Мохова [Мохов, 2012; Мохов, 2010; Мохов, 2008; Мохов, 2003]. На конкретном историческом материале В.П. Моховым проведен социополитический анализ динамики региональной номенклатуры России за послевоенный период. На основе статистического анализа социальных характеристик, биографий и карьерных стратегий региональных руководителей выявлены основные тенденции социальной динамики данной группы по основным социально-демографическим параметрам, образованию, а также параметрам политической социализации.
Несомненно, региональные элиты представляют собой наиболее основательно изученный сегмент российских элит. Особенностью данных исследований стала множественность использовавшихся методов: глубинные неформализованные интервью, экспертные и массовые опросы, case-studies, анализ биографий, включенное наблюдение и др.