Характеризуя разработку историко-политологического направления, успешными следует признать только некоторые попытки. К числу наиболее серьезных недостатков можно отнести слабое владение методологией и методами политологических исследований. Порой авторы исторических по предмету, методологии и методам исследований ограничивались использованием термина «элита», полагая, что в этом и заключается политологическое исследование. Ничего, кроме досадного лексического «дребезжания» и очевидного методологического диссонанса, подобные попытки не вызывают.
Завершая краткий эскиз теоретического дискурса отечественных элитологических исследований, следует отметить: плюрализм методологических подходов не является исключительной характеристикой данного направления. Причем множественность теоретико-методологических оснований является не ее недостатком, а достоинством, а разработка новых концептуальных моделей предстает наиболее востребованным – но и наиболее сложным – сюжетом элитологических исследований. При этом необходимость разработки теоретических моделей анализа вызвана не невозможностью использования сформулированных в рамках зарубежной политологии концепций – а дефицитом таких концепций. В современной мировой элитологии накоплен значительный эмпирический материал, однако концептуальное осмысление этого материала остается актуальной задачей. В рамках конгрессов МАПН в 2000–2014 гг. востребованность подобных обобщающих концепций обсуждалась неоднократно.
Элитные группы в фокусе теоретического и эмпирического анализа
Структура элитного пула определила направленность исследовательской рефлексии. Можно выделить следующие объекты изучения: федеральная власть в лице президента, политико-административной бюрократии и парламентского корпуса; региональная администрация (губернаторы, управленческий корпус, персональный состав легислатур); иные сегменты властных групп (массмедиа); модели лидерства. При этом широкое применение находили как теоретические, так и эмпирические методы, что позволяет сгруппировать проведенные исследования на основании использовавшихся методов.
Политико-психологические исследования
Одним из важных направлений изучения лидеров страны и управленческого корпуса является изучение психологического профиля элит средствами политической психологии. В нашей стране сложилась школа политической психологии, создателем которой стала профессор Е.Б. Шестопал. Становление этой школы в начале 1990-х годов происходило благодаря ее работам, написанным еще в 1980-х [Столбун, Шеркович, 1980]. К концу 1980‐х вышли уже серии ее статей и монография «Личность и политика» [Шестопал, 1988]. С 1993 г. ведется преподавание университетского курса. В 1990-е годы вокруг профессора Е.Б. Шестопал сложился круг молодых исследователей и преподавателей, которые разрабатывали проблематику политического восприятия, лидерства, психологии демократии и др. В 2000 г. в МГУ была создана кафедра политической психологии. За 15 лет кафедра стала настоящим научным центром политической психологии со сложившейся школой исследований и международно признанным лидером. С 1993 г. школа Е.Б. Шестопал реализовала немалое число инновационных проектов, ряд из которых имели пролонгированный характер, что позволяло получать уникальные результаты. Основные результаты были изложены в серии индивидуальных монографий Е.Б. Шестопал и книг под ее редакцией [Психология политического восприятия… 2012; Человеческий капитал… 2012; Перспективы развития… 2014]. Она же стала автором первого в стране учебника по политической психологии, изданного в 2002 г. и впоследствии многократно переиздававшегося [Шестопал, 2007]. Подготовлены к печати и до конца т. г. выйдут новые работы: монографии «Путин 3.0. Власть и общество в новейшей истории России» и «Психология российских политических элит». Первая из этих работ выходит на английском языке, в американском издательстве Lexington books.
Следует отметить, что в фокусе политико-психологических исследований были президенты (Б.Н. Ельцин, В.В. Путин, Д.А. Медведев), премьер-министры (В.С. Черномырдин), ведущие парламентские политики (Г.А. Зюганов, В.В. Жириновский, О.В. Морозов, Н.В. Левичев, С.В. Миронов и др.), многие губернаторы и иные влиятельные фигуры. Особо следует отметить коллективную монографию «Человеческий капитал российских политических элит: политико-психологический анализ», в которой предметом изучения стали типы социализации, мотивационный профиль, Я-концепция (совокупность представлений политиков о себе), поведенческий стиль, политические ценности, статусно-ролевые и социально-демографические характеристики представителей элиты. Термин «человеческий капитал», по мнению экспертов, не вполне удачен в силу излишнего прагматизма. Но при всех недостатках данный концепт работает. В нем заложен большой потенциал, связанный с «человеческим измерением политики» [Шестопал, 2013], куда включается целый набор психологических параметров, таких как цели и ценности, мотивы и стиль политического поведения и другие, не менее важные психологические компоненты, на которые политологи начинают обращать все большее внимание. Такой интерес современной политологии к «человеческому капиталу» связан с тем, что институциональный анализ в условиях трансформирующейся политики и быстро меняющегося общества нередко либо недостаточен, либо просто не ухватывает источник происходящих перемен и не может объяснить их. Если же говорить о российской политике, для которой всегда было характерна порой даже избыточная персонифицированность, то объяснять ее в отрыве от того психологического содержания, которое входит в понятие «человеческий капитал», представляется весьма затруднительным.
Политико-социологические исследования элит
Изучение федеральных элит осуществлялось также социологическими методами – теоретическими и эмпирическими. Изучение политико-административной бюрократии [Гаман-Голутвина, 1997] и результатов реализации административной реформы в России в начале нового века [Гаман-Голутвина, 2007] показало, что вопреки распространенному суждению отнюдь не численность управленческого аппарата является главной проблемой: таковой являются неоптимальная система рекрутирования управленцев в связи с размытостью критериев набора и отсутствием продуманной системы; неоптимальное сочетание мер поощрения и контроля по отношению к госаппарату; низкий престиж государственной службы и наличие негативного образа чиновника в массовом сознании.
В 2009 г. в связи с разразившимся кризисом резко актуализировалась тематика изучения системы государственного управления РФ в условиях кризиса. Исследования [Гаман-Голутвина, 2011] показали, что целый ряд ключевых параметров – численность управленческого аппарата, его эффективность и рациональность, низкий уровень его материального обеспечения и высокий уровень коррумпированности, качество гражданского общества, его способность и готовность взять на себя выполнение ряда функций государства – таковы, что использование стандартных подходов и алгоритмов к реформированию бюрократии как субъекта антикризисного управления малопродуктивно. Более того, эти факторы существенно отличают стартовые условия реализации административной реформы в РФ от тех, которые стимулировали осуществление аналогичных реформ в духе Нового государственного управления (НГУ) в развитых странах. Это определяет необходимость и целесообразность содержательной интерпретации существа парадигмы НГУ. Узловой проблемой в неэффективной концептуализации современного управления является упрощенное понимание роли государства в современном мире: последнее нередко интерпретируется как совокупность учреждений и организаций или как репрессивный аппарат, имманентно не поддающийся рациональному реформированию. Данные подходы были использованы, в частности, при реализации проекта по изучению критериев эффективности антикризисной политики государства в рамках масштабного общероссийского проекта «Политическая система России», инициированного Институтом общественного проектирования на средства гранта президента РФ авторским коллективом в составе Л.В. Сморгунова, А.И. Соловьева и Р.Ф. Туровского с участием и под руководством О.В. Гаман-Голутвиной.