– Мы едем прямо сейчас? – взволнованно спрашивает мальчик.
– А ты хотел бы?
Генри кивает.
– Ты уверен, что сумеешь вести себя как полагается?
Мальчик хмурит брови, крепко сжимает губы, как будто готовится выполнить ответственное поручение. Я его понимаю. Ведь все, что ему известно о жизни на материке, он почерпнул из моих рассказов и телепередач. Единственное человеческое существо, которое он видел, кроме меня, – это Артуро Гомес, мой деловой партнер.
– О чем всегда надо помнить? – экзаменую я сына.
– Что люди на большой земле – не такие, как мы. Они не понимают язык мыслей, они не могут делать то, что можем мы, и поэтому они иногда пугаются нас и… могут попытаться причинить нам зло, поэтому на большой земле нам нельзя вести себя так, как мы привыкли дома…
– А именно?
– Нельзя менять обличье. – Он отрицательно мотает головой. – И есть никого нельзя.
Я не могу удержаться от улыбки, отрываюсь от моторов и беру Генри на руки, прижав его к себе. Он пытается высвободиться из моих объятий:
– Значит, едем?
– Ведь сегодня день твоего рождения, правда?
Он радостно кивает.
– А сколько тебе исполнилось лет?
Генри со счастливой улыбкой показывает мне четыре пальца. Один из моторов сбивается с ритма, потом возвращается к своему обычному ровному гулу. Я поворачиваюсь к катеру. На секунду у меня возникает искушение заглушить моторы и еще раз проверить все системы. Но я знаю, что в этом нет необходимости. Это только задержит нас. Мальчик и так слишком долго ждал: мы завтракали, ходили на могилу Элизабет, а потом я переделал все дела но дому, а он убрал свою комнату.
Пока Генри был маленьким, я мог говорить себе, что привязан к острову из-за сына. Но теперь, когда мальчик подрос и ничто уже не мешает нам отправиться в путь, оказывается, что мне вовсе не хочется покидать свой остров и снова попасть в общество людей.
– Папа! – напоминает о себе Генри.
Я киваю сыну:
– Да-да, нам пора, но помни, Генри: ты должен быть очень осторожен!
– Я знаю, папа, – отвечает он. – Ты уже говорил.
Генри смеется и повизгивает всякий раз, как нас подбрасывает вверх очередная волна.
– Скорей, папа, скорей! – кричит он.
Я смеюсь вместе с ним, почувствовав наконец вкус к свободе. Следующая волна разбивается о нос лодки, обдав нас фонтанчиком соленой воды. Генри хохочет и кричит:
– Еще!
Я облизываю воду с губ, пробую ее на вкус и прибавляю ходу. «Грейди» бросается вперед, скачет с волны на волну, то взмывает вверх, то ныряет.
– Посмотри-ка назад, – предлагаю я Генри.
Мы оба оглядываемся и вместе любуемся белым пенным хвостом, который тянется за нашим катером, и маленьким, поросшим деревьями островом, оставшимся позади.
– Это наш дом, Генри, – говорю я.
– Отсюда он кажется таким маленьким!
Мальчик указывает на другие небольшие, покрытые зеленью островки. Своенравный риф, до которого от нас рукой подать, кажется частью Кровавого рифа. Солдатский риф – севернее Своенравного, а южнее – Лоскутный, Бока Чита и Песчаный.
– На тех островах живут такие же люди, как мы? – спрашивает мальчик.
– Нет. Мы – единственные из наших в округе.
Отвернувшись, я думаю о семье Элизабет.
– Но у тебя есть родственники. Они тоже живут на острове. Только на другом. Он гораздо больше, чем эти, и намного южнее.
Генри кивает. Он уже слышал от меня об этом. Я указываю вперед, на едва заметные пятнышки на горизонте, которые скоро вырастут в огромные башни жилых домов, офисов, отелей, которыми кишмя кишит Кокосовая роща.
– Смотри, Генри, вон там – Майами.
Мы приближаемся к берегу, Генри смотрит во все глаза. Сначала мы видим здания, потом – пристани с сотнями катеров и лодок.