– Папа, – восклицает Генри, – их так много!
– Да, – киваю я, – и поэтому ты должен всегда помнить, о чем мы с тобой договорились.
Проведя «Грейди» мимо Главного канала, к Обеденной пристани, сворачиваю в канал к северу от нее. Я указываю Генри на кремово-зеленое здание, возвышающееся за причалами:
– Мы едем вон туда.
Генри молча кивает.
– Пока ты ведешь себя так, как я учил тебя, тебе нечего бояться, сынок. Просто помни, что я тебе говорил.
Он опять кивает. Притянув Генри к себе, обнимаю и говорю:
– Они всего лишь люди, Генри. Я никому не позволю обидеть тебя.
Генри рассматривает все вокруг, крутит головой по сторонам, раскрыв рот. Мы причаливаем к пристани Монти. «Ямахи» урчат. Мой сын молчит, пока я маневрирую, ставлю «Грейди» на стоянку, выключаю зажигание, швартуюсь.
Тихо. Лодка слегка покачивается на воде. Утреннее солнце становится вдруг таким жарким, что спешить никуда не хочется.
– Прибыли,- говорю я, осматриваясь и с удивлением отмечая, как мало здесь изменилось за четыре года: те же лодки у причала, тот же навес с крышей из пальмовых листьев, затеняющий патио ресторанчика Монти. Воздух все так же пахнет застоявшимся табачным дымом, жирной пищей, автомобильными выхлопами и стоячей соленой водой.
Генри морщит нос:
– Как странно пахнет.
– Еще рано. Попозже будет пахнуть еще хуже.
Приподняв Генри, я ставлю его на причал, а потом и сам выбираюсь из катера. Взяв сына за руку, веду его по причалу к берегу. Мимо нас проходят две пары: женщины, обе блондинки, в бикини, с полотенцами и сумками с едой, и двое мужчин – смуглые латиноамериканцы, оба в майках. Они вдвоем тащат большую красную сумку-холодильник.
– Неплохой денек для рыбалки, а? – подмигивает мне один из них.
– Это точно! – отзываюсь я.
Генри смотрит на них как завороженный. Его правая щека начинает подергиваться, кожа на ладошке твердеет.
– Генри, прекрати немедленно! – мысленно командую ему я.- Тебе же сказано – здесь нельзя меняться!
– Но когда я на них смотрю, мне сразу хочется есть! – громко выпаливает Генри.
Одна из женщин, услыхав это, останавливается.
– Что он хочет этим сказать? – неприязненно спрашивает она.
Ее тон мне совсем не нравится. У меня даже возникает искушение объяснить ей, что именно имеет в виду мой сын. Вместо этого всего лишь пожимаю плечами и говорю:
– Кто знает? Он же ребенок.
Женщина некоторое время стоит и пристально смотрит на Генри. Его щека перестает подергиваться и снова становится пухлой детской щечкой. Женщина, тряхнув головой, бросается догонять своих.
– Следи за собой, Генри! – строго внушаю я.
Генри отворачивается. Он провожает глазами уходящую четверку.
– Зачем, папа? А если мне и правда захотелось их съесть?
Я глубоко вздыхаю. Конечно, наивно было бы предполагать, что первый выход Генри в свет обойдется без инцидентов. Несмотря на мои наставления, он еще слишком мал, а его инстинкты слишком сильны. Все же, если мы собираемся путешествовать в ближайшее время, ему придется научиться вести себя в обществе людей.
– Они не знают, кто мы, Генри, – отвечаю я довольно резко.
Мальчик опускает голову и внимательно изучает свои сандалии.
– Да, папа, – виновато бормочет он.
– А если бы они поняли это, то испугались бы и попробовали бы причинить нам зло. Ты всегда должен помнить об этом, Генри. Никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен менять обличье у них на глазах.
– Да, папа,- говорит он, глядя под ноги, а потом чуть слышно шепчет: – Но все равно… я хочу есть.
Сидя под навесом, за деревянным столиком ресторанчика Монти, наблюдаю за своим сыном. Генри сидит на деревянном стульчике и болтает ногами, потягивая воду через соломинку, которую официантка любезно вставила в его стакан. Я улыбаюсь, видя, как, отхлебнув пару раз, он выпил добрых полстакана. Мальчик никогда раньше не пил через соломинку.