Меч у него короткий в левой руке, борода с рыжинкой…
Вторуша бросил вожжи, лошадь встала.
– Что ж ты молчал? А что везли купцы?
– Мед, зерно, посуду. Ну, там, чашки-плошки, туеса, лапти.
– Нет, не может быть, – купец замотал головой, – не он это. А лицо? У Тишки шрам через бровь, короткий такой, рваный. В Ладоге…
– Съели у него лицо, Вторуша. Не узнать было. Что помню – перстень у него на пальце, оберег. А может, не оберег. Серебряный перстень с крестиком.
– Эх… – Вторуша схватился за голову, – что ж за жизнь такая?
Он сполз с воза, незряче переступая, добрел до обочины и повалился в траву. Олег отвернулся. Что скажешь… Пока купец сам горе не пересилит – никакие слова не помогут. Лошади стояли, опустив головы, вечерний ветерок трепал листья осин и берез. Всхлипывал Вторуша в траве.
Середин спрыгнул с телеги, подошел к купцу, присел рядом. Тот лежал, прижавшись лицом к земле, стиснув в кулаках вырванные пучки травы.
– Может, здесь остановимся? – спросил Олег.
Вторуша перевернулся на спину, лицо его кривилось, в глазах блестели слезы.
– Возвращаться надо, – хрипло сказал он, – похоронить брата, как положено, чтобы…
– Мы вернемся к полуночи – самое время для нечисти…
– Всех порешу! – Купец вскочил на ноги и ринулся к лошадям. – Всех нелюдей, извергов!
– Остановись, Вторуша, – встал ведун у него на дороге, – хоронить нечего. Оборотни их погрызли, зверь поел, вороны склевали. Шесть дней под солнцем лежат. Нечего хоронить, поверь, я видел.
Купец обмяк, сгорбился.
– Может, и правда твоя, мил человек. – Он покачал головой: – Эх, Тиша… Но здесь не останемся. Поедем до людей, или хоть до поляны какой. В лесу ночевать не будем. Теперь я один две семьи кормить должен: свою и братову. Две бабы, четверо ребятишек. Товар не жалко – Тиша на пробу взял то, что наши умельцы мастерят, а медом, воском и лаптями, думаю, в Суроже никого не удивишь. Главный товар – вот он, – купец показал рукой на возы с мехами. – Довезу – стало быть, перезимуем, живы будем. Уж я постараюсь.
Олег отвязал свою телегу, Вторуша влез на козлы, хлестнул лошадь, и повозки ходко покатили по лесной дороге.
Лес по сторонам сменился: березы, осины и ели незаметно уступили место соснам. Величавые деревья росли редко, и бор просматривался далеко вглубь несмотря на надвигающиеся сумерки. Коричневато-желтые стволы горели в заходящем солнце янтарем, густые кроны висели над головой, точно темно-зеленые облака. Пахло смолой и хвоей. Корни все чаще змеями переползали дорогу, и телеги подпрыгивали на них, кренясь, как корабль во время шторма. Вторуша знай подхлестывал лошадь, и Олег, не имевший богатой практики в управлении гужевым транспортом, прилагал все усилия, чтобы не отстать. Злобно всхрапывала Сивка, привязанная к повозке Середина: хозяин все больше шагом ездил, а теперь вдруг рысью пустился.
Сквозь сосны справа блеснула вода. Вторуша свернул с дороги и напрямик, петляя меж стволов, двинулся к реке. Колеса мягко зашуршали в желтой хвое, устилавшей землю. Лес расступился. Вдоль обрывистого берега с висящими над водой корнями купец направился к песчаному плесу.
– Здесь остановимся, – буркнул он, спрыгивая с телеги, – распрягай коней, я хворост соберу.
Олег спустился на землю, присел, разминая ноги. Свежий воздух, напоенный запахами реки и хвойного леса, был до того вкусен, что хотелось резать его и есть, как краюху хлеба. Середин выпряг лошадей и по очереди свел их к воде. Речка была неширокая, с песчаными берегами. В прозрачной воде колыхались водоросли. Стайка мальков прыснула от берега, когда лошади, увязая в сыпучем песке копытами, вошли в воду. Ведун скинул сапоги, засучил штаны и тоже ступил в реку. Сложив ладони ковшиком, он плеснул на лицо, напился и, подождав, пока вода успокоится, посмотрел на свое отражение.