Стреляйте, гражданин начальник
Три последних слова будили его по ночам: в них жило то самое состояние, которым окрылялся он сам, когда в минуты отчаянья желал найти свой сокровенный час и предложить при всех кому-нибудь из охранников: «Стреляйте, гражданин начальник!»
Морабели выстрелил. Полосатик упал на снег. Но поднялся и сделал шаг на следующую пулю. Пистолет вернулся в кобуру, а рука ослабла, стала такой же, как эта — на косяке двери кабинета следователя…
— Кто кого допрашивает? — спросил Важа Спиридонович.
— Беседую с подследственным заключённым Упоровым, товарищ полковник!
— Беседуешь, значит? С кем?! — Жеребячья улыбка открыла сверкающие зубы грузина. Его бешенством уже был заражён воздух кабинета. Полковник, казалось, излучал ненависть в чистом виде, независимо от произнесённых слов. — А ты почему живой, сволочь?! Это же бандит, Скачков! Бандита допрашивать надо как бандита, а ты — беседуешь! Десять лет в ЧК.
— Но, товарищ полковник…
— Все! Иди, думай, где работаешь, с кем борешься! Я с ним буду по-своему «беседовать».
— Слушаюсь, товарищ полковник!
Капитан Скачков не очень ловко щёлкнул каблуками, но на подследственного взглянул ободряюще. Дверь за ним закрылась, Морабели устало махнул рукой:
— Садись, в ногах правды нет. И у тебя её нет, потому что ты — жертва. Сильный человек с мелкой душой, за столько лет не познавший принцип и правило жизни: каждый должен отвечать за своё. Ты ответишь за всех!
Полковник остался стоять. Поджарый и сильный, будто только что спрыгнувший с коня джигит.
— Тебя расстреляют.
— Должно быть, гражданин начальник, — осмелился поддержать разговор подследственный. Его неудержимо влекло продолжить игру того полосатика, тем более что пистолет неизвестной ему марки был на месте.
— Никаких сомнений. Слово чекиста! У тебя — пусто, все шансы у прокурора, а он не твой родственник. Верно? Вышка! Пуф! Один раз, и ты свободен. Согласен?
— Моего согласия не требуется, гражданин начальник.
— Думаешь — значит хочешь жить. Ты много успел рассказать этому комсомольцу?
— Он спрашивал меня про убийство Стадника. Я не убивал, гражданин начальник. В это время я был в побеге.
— А Горсткова на Волчьем перевале? Не скромничай: есть свидетель. Говорит.
— Тогда вам должно быть известно, гражданин начальник — Горсткова я не убивал. У меня и оружия не было. Не дали…
Упоров поднял глаза. Начальник отдела по борьбе с бандитизмом улыбался той же яростной улыбкой:
— Он скажет то, что скажу я. Ты должен об этом помнить. Такой ещё молодой. Давай по-простому, без объяснений в любви…
«По одному плану работают, благодетели!» — успел сообразить Упоров, прежде чем полковник продолжил:
— … Ты говоришь, куда ушёл груз, я — спасаю тебя от расстрела. Нарушение закона, совершенное под принуждением, — поступок, заслуживающий снисхождения. Кстати, этот Колос куда подевался?
— Не знаю, гражданин начальник.
— И правильно делаешь. Иди, хорошо думай.
— Но я не знаю, о чём, гражданин начальник. Груз? Какой?!
— Думай. Такой ещё молодой. За чужое похмелье жизнь положить хочешь?! Тебе это нужно?!
Он распахнул дверь ударом ноги, позвал:
— Георгий! Иди сюда! Продолжай беседовать. Может, он думать начнёт.
— Вроде бы не безнадёжный, товарищ полковник, — сказал со крытым значением Скачков. — Запугали человека. Сами знаете, как бывает.
— Я-то знаю, он пусть сам о своей жизни заботится! Прокурор торопит. Из общей камеры убрать.
— Нет одиночек, гражданин полковник.
— В 36-ю!
— Там Рассветов с бандой.
— Не беда. Он тоже бандит. Посмотрит — поймёт.
Георгий Николаевич мялся, перекладывая на столе листки протокола допроса, всем своим видом подчёркивая — он не одобряет полковника.