Окруженные информацией мы с Кимом продолжали поиск. Воспринимая через дангвей поток светящихся строчек, скатывающийся сверху вниз на такой скорости, что не возможно было бы успеть различить ни единого знака, я получал уже готовый результат, так как проводник обрабатывал их в тысячу раз быстрее. Колонки цифр говорили о прекращении финансирования около года назад. Значит, эксперимент был завершен. Дойдя до конца, я вернулся к первой странице. В правом верхнем углу отправителя стояли четырнадцать цифр: три, девять, один, шесть – Восточная Европа, семь, три, восемь, четыре - код полиса в котором эксперимент был учреждён, оставшиеся шесть — точный адрес. Это было похоже на удачу.
Андрюшек пользовался Гоутонгом, за семнадцать лет должен был как минимум в чатах и обществах наследить. Ссылки, открытые повторными запросами ещё после первого раза сменили цвет на «прочитанный». Я продолжал упорствовать в поисках, пока в камере-офисе административного бункера, где я закопался в бесконечных виртуальных проекциях, не появилась одна навязчивая, порой слишком бессмертная знакомая. К тому моменту я был уже злой как чёрт, едва справлялся с желанием разбить казённый коммуникатор.
- Твою брошечку я оставила себе, – честное признание, деланным детским голоском.
- Носи… - не хватило выдержки выдавить вежливое «На здоровье». Я вышел из себя и из Гоутонга в один миг.
Моей злости подходил любой повод: «Когда уже перестану позволять бабам вить из меня верёвки?!» Макош присвоила очередной подарок Есении и вернулась покапать на мозг. Самым близким другом стала Сирин – бес в юбке, правда представление о дружбе у неё было вполне мужское. И третья, любимая Есенюшка: умудрилась выторговать с меня клятву, не появляться больше в Чуди в обмен на её обещание не якшаться с Такрином. Спасало то самое клятвенное слово, а то бы, наверняка, прямо сейчас, во весь опор помчался к ней. Зачем? Да, за очередной порцией унижений на мои мольбы о капельке любви!
- Не учтиво, но всё равно, спасибо. - Макош не обиделась, возможно, хотя бы отдалённо представляла, какие муки я испытывал и поэтому сказала: – Твоя зазноба собирает противодействие.
- Зря старается. – Глоток из озера забвения впитал заклятие, а кровь его запечатала жизненной энергией бессмертного, поэтому готовить противодействие без главного ингредиента было бессмысленно.
- Ты ведь себя от того печатями невидимости закрываешь, чтоб у её жалельщиков искушения не возникало за твоей кровушкой прийти?
Она не ошиблась в причине, упоминая защитные символы вокруг мест, где я обычно жил, но на признания рядом с ней по-прежнему не тянуло, я промолчал, а Макош продолжила докапываться:
- Для тебя важно, чтобы она осталась с тобой? – Без ответа. – Ты в этом весь, Вел… Ты можешь отвергать свою суть, но Миша из Екатеринбурга ценил дружбу.
- Я изменился…
- Ты можешь нам доверять. Мы твои друзья.
Тишина.
- Род благодарит тебя за заботу о мальчике. – Тон её стал официальным, - Он напоминает, что в храме есть один документ, известный тебе, но не доступный, забытый людьми, снующими мимо. И он надеется, что это не измениться.
«Ох, как же она тяготит к голосовым эффектам! Прошепчет очередную страшную сказку и ждёт когда собеседник завизжит, как от резкого «Бу!» за спиной». - Я продолжал делать вид, что мне наплевать, хотя предупреждение дошло до меня: мой кровавый отпечаток на клятве - неразглашении сведений о Такрине, который я оставил, общаясь с воеводой, и Есения, посещающая храм.
И я не выдержал:
- Кровь в этом теле не та, что на клятве!
Она хмыкнула, подошла ближе и, уставившись в упор на меня, заговорила вновь, понизив голос до зловеще-торжественного шепота:
- «Каменный отторженец, поднялся в глубинах Нави и пятый перст судьбы возвысился над всеми, но был Бог заточён Сотником Рода, не он впитал кровь жертвенную, чтобы не Бог нарушил круг, а человек». Это написано о тебе в книге «Камень, кровь и душа» - она вернула свой обычный голос и спросила:
- Ты не только плоть, ты кровь мужчины и сила бога. Тому много свидетелей.
- Я не Велес…
- К счастью для многих. Помнишь, как это было?
- Не всё, - не солгал, хотя, то о чём я не помнил, мне поведала Стая. Жуткая история получилась. Чего только стоило описание визжащего от ужаса Чернобога, и меня обвитого тончайшем светом праны, призванной сотником Рода. Велигор действительно завладел моим телом в последнюю минуту моей человеческой жизни, я истекающий кровью выворачивал себе руку, освобождаясь от мёртвой хватки врагов, чтобы завладев своим верным ножом, превратиться в неуловимую, сокрушающую тень. Я всё-таки добрался до Чернобога. Вернее моё ещё тёплое тело. На пороге смерти Велигор запустил в Чернобога моим бессознательным туловищем и обеспечил связь для создания нового, немного подкорректированного заранее сплетённым заклинанием цикла. Маг приготовил заклинание, когда находился в теле наёмника Аказия, последнее слово он вплёл моими руками и ритуал перехода изменился. У души смертного появился шанс на спасение, так как соединительной основой души и тела на этот раз выступила не душа претендента, а душа мага. Я сохранил себя, память выбрала главную цель - спасти Есению и Навь не передала мне свою мощь, так как я от неё отказался, услышав просьбы Сирин. Повторный пересказ событий, последовавших за вмешательством сотника, описание смерти Чернобога и моей человеческой, вызвали тошноту и меня передёрнуло.
Макош была права, после перерождения, произошли невероятные вещи: полагаясь на влияние Велигора, я пил кровь, приговорил навийскую нечисть, и почему-то знал наверняка, как жену сделать такой же неуязвимой как моё новое тело. Знал сразу и многое, но ошибся, на счёт главного – чужого влияния во мне. Велигора ни тогда, ни сейчас не было. Чувства, прорывающиеся в моё сознание, принадлежали озлобленному, высокомерному богу. Велигор таким не был, он сохранил в себе человеческое, умел сопереживать любому: мне - ягнёнку, отданному на заклание; Сирин - женщине, шантажом отправленной в Навь, тысячелетия служившей ей темницей; собственному сыну - войну, потерявшему разум от мощи Велеса, ставшему вторым воплощением проклятого божества. Мы с Лисандром оказались полными копиями внешне. Хотя в моём рождении не было тайн, мои родители – обычные люди. Почему мой генетический код подошел для перевоплощения? Никто не знал. Как не знали и того, когда родиться мой преемник и сила уйдёт в новое тело. Род отыщет преемника первым примерно к его тридцатилетию, и единственное, что он сделает - обеспечит нашу встречу. Дружище Такрин приведёт ко мне человека похожего на меня и, тело подвижное сейчас вернёт свой первоначальный вид. Останется только гранитный столб, вовсе не уникальный, точнее пятый по счёту. А что будет с душой Михаила, не знает никто. Потому, что подобного ещё никогда не было. Душа человека растворялась полностью, как растворилась светлая душа Велигора.
Возможно, его погибший сын нашел способ возродиться. Но я склонялся к тому, что ему помогли. Сначала я думал, что начав древний ритуал с трёх жертв, Чернобог стремиться свести проблему перерождений Велеса к нулю. Уничтожив Homo Sapiens во всех мирах. Как показало время, не известный мне организатор продолжал выкашивать людей после смерти основного подозреваемого.
По сводкам в один миг Явь потеряла почти три с половиной миллиарда человек, не трудно было догадаться - уточни эту цифру и убедишься в моментальном переходе за Грань нужного для продолжения ритуала количества душ. В каком мире готовятся выкосить население, состоящее из одиннадцати троек не известно даже Такрину, а более осведомлённых в этом вопросе знакомых у меня не было. Как бы плохо я не думал о Такрине, выводы мы сделали похожие: «Не известно для чего, не понятно кто собирал энергию жизни». Я не знал, как её аккумулировали для хранения.
Плетенье Велигора было качественным. Я и только я безраздельно властвовал над этим телом, но когда доходило до глубоких знаний я старался наладить связь с разумом томящимся на задворках сознания. Велес не отвечал, но убеждённость, что это не я, осушил чашу с кровью, даже не уразумев, чьё истерзанное пытками тело распростерлось у моих ног, осталась прежней, как прежний я остался там, не узнанным мной возрождённым. Я и сейчас не мог объяснить стремление забрать как можно больше, словно даже не осознавая, что я иной, хотел, чтобы между мной смертным и мной нынешним осталось как можно меньше разницы.