- Рахи, они больше не понадобятся, - я подсказал ему вынести ненужных светил медицины из зала. К счастью для них, успел вовремя заметить, - не в плане, что совсем не нужны. Пусть живут, ты меня понял?
Слегка разочарованный, Рахи согласно качнул головой.
- Мы вообще-то сына хотели, но девочка, так девочка, - сказала невозмутимая родившимся змеемонстром мамочка.
Мы прошли по размазанным кровяным следам, оставленным на кафеле. Извивающийся рисунок следа вскоре украсился чёткими отпечатками маленьких ладошек.
Новорожденный лежал за ширмой, между и шкафом и вторым креслом. Издали нормальный человечек, выглядел, конечно, чуть старше пяти секунд от роду, потому, что осознанно провёл рукой, убирая слизь с лица, и нахмурился собственной неумытости.
Я пропустил вперёд вернувшегося Рахи, кто знает, может у них важна привязка к первому живому объекту, как у животных. Рахи опустился на колено, разрывая, похожие на хвост оболочки и помогая ребенку освободиться. Всё это время оба не отрываясь изучали друг друга. Первым на контакт пошел малыш. Его глазки сощурились, пухлые щёчки обозначили намерение и губки сложились в робкую, неимоверно трогательную улыбку.
- Я твой папка, Синай, - сказал Рахалахи, улыбаясь в ответ.
- В честь горы? – поинтересовался я.
- В честь места, где его впервые настигла мысль, быть отцом наших детей, - Голос Сирин дрогнул, от неожиданности, я не сразу понял, отчего её плечи так вздрогнули.
Есения бегом вернулась к подруге, подавая ей не носовой платок, не салфетку - она подала ей пустой флакончик от лекарства.
- Слёзы перерождённой, - напомнила она.
- Ура, - тихонько воскликнула Сирин, продолжая плакать. Она не ожидала такого гормонального подарка, уж тем более не позволила бы подобной ценности «сгинуть» в вороте больничного халата. – Мы из эссенции теперь столько зелья сварим, что сто лет на самостоятельные перемещения хватит, - брякнула Сирин, собирая со щеки третью каплю переливающейся перламутром влаги, и мельком глянула на подругу.
И я вдруг почуял, что против меня зреет бабий заговор, в котором я как проводник им сто лет не нужен.
Глава 11
Я не нашел в себе сил признаться Есении в том, с чем окончательно смирился. Её Михаила действительно давно уже нет. Сомнения накрывали по любому поводу: я подозревал в себе чужие жесты, походку, взвешивал каждое слово, анализировал на принадлежность каждую пришедшую в голову мысль. Сердце как настоящее ныло от воспоминаний, что тело, в котором находилась моя душа, принадлежит мне с молчаливого согласия его законного владельца.
Такрин не сказал, какое колдовство применил Велигор, жертвуя собой. Он устроил моё временное пребывание в теле вечного, не посвятив других в свои планы. Бессмертные так и не поняли, почему пятый переродок вышел самым дефектным. Ни способностей, ни знаний: эпизодически практические навыки проступали по каплям, словно вода через толстый слой песка. На какой срок был «подписан контракт» с Велигором? Вместо ответа чёткое понимание – по окончании этого срока моя душа останется на задворках более сильного сознания, как происходило уже дважды, и тогда песок беспомощности поглотит меня навечно.
Я чувствовал себя использованным, другие считали меня предателем: бессмертные собрали совет по просьбе Такрина, он доверился мне, они доверились ему, а Велес предусмотрительно выждал удобный момент и ударил. И пусть они теперь, не смогут отказать мне в помощи, но одно только упоминание имени вызывало шквал ярости среди, и без того не терпимых ко мне, собратьев. Макош традиционно понапридумывала невесть чего, и теперь, даже она признавала во мне Чернобога. По их единодушному мнению четыре перевоплощения не шли ни в какое сравнение со мной. Ещё бы! Те мучили людей или устраивали мелкие пакости с перерождёнными, что никак не грозило «тушкам» вечно развлекающихся, высших хранителей миров, а этот легко вернул им их же проклятие. Они назвали меня извергом Нави, желая уничтожить вместе со всеми якобы моими «самоделками», невзирая на последствия. Если бы я знал способ, как умереть, я бы им подсказал, но единственный кто, возможно, мог это знать, прятался в глубинах моего разума, анализируя ситуацию и влияя на судьбу миров опосредованно.
С таким настроением я жил в ожидании конца. Не чувствуя себя прежним, словно незаконно пробрался в чужой дом, я не смел даже прикоснуться к Есении.
Возможно, именно такого отношения она требовала с момента своего возвращения или же понимала моё состояние, но каждый день я чувствовал душевное тепло, заботу и нежность в её голосе.
- Миш, - позвала она. – Не позволяй обстоятельствам раздавить себя. Они, - она имела ввиду бессмертных,- только и ждут, что ты сдашься.
Да я хотел сдаться, но не посмел бы этого сделать, потому, что рядом со мной была Есения, я не мог ее подвести. И были два неблагополучных мира, которые во мне нуждались. Поэтому, в очередной раз, желая уйти куда подальше, чтобы даже бессмертные не знали такого места, я сказал себе самому (точнее тому слизняку, что внутри меня взывал к побегу), что таких мест не существует. Чтобы уйти в недоступное для их шпионов место, нужно было создать, новую Навь, с неизвестными им законами бытия, как это сделал настоящий Велес, а не закопавшийся в сомнениях недотёпа.
Есения настойчиво не позволяла потерять веру в себя.
- Да, ну ее эту Макош! Подумаешь, пришла, раскричалась. Ты не станешь Чернобогом из-за того, что переложил часть проклятия на их же плечи.
- В том то и дело, что это сделал не я, - признался и замер, ожидая её реакции. Ненависти, страха не увидел, Есения удивляла всё больше.
- Сейчас не имеет значения, кто из вас поможет спасти Явь.
- Как давно ты узнала? – Я смотрел на неё и не мог поверить, что она может спокойно разговаривать со мной о том, что произошло с нами в Нави.
Она вспоминала, как они испугались, когда Модовейка увидел изменения моей сущности. Гораздо позже по поступкам она поняла, что я оставался человеком, а когда лохматый братец узнал о жертве Велигора, он предположил, что в бессмертное тело может попасть человеческая душа, и тогда она стала искать повод, чтобы вернуться и помочь той второй душе, что родней всех на свете. Распустила слух, что собирает антидот к моему заклятию. Она вернулась бы сама, не займись я её похищением.
- И как ты поможешь ему? Своему Михаилу? – спросил я, признавшись, что не верю, что он ещё есть.
- Не скажу, потому, что и Велес услышит. Но ему меня не стоит бояться. Модовейка думает, что я важна и для него.
- Модовейка, Модовейка… А мои слова, для тебя ничего не значили?
- Да ты два слова не говорил, целоваться лез. Так что аргументы Мадовейки звучали убедительнее…
- Старый дипломат, - я вспомнил, как мелкий любил с ней поспорить и улыбнулся впервые за несколько дней. Самый образованный домовой, он до конца оставался заботливым сыном для родителей Есении и пользовался большим уважением среди людей, что уж про нечисть говорить.
- Они в комнате Андрюшека, - ошарашила она новостью. – Прости, я дала им Слезу, - извинилась за разбазаривание драгоценного зелья. - Низшие Яви не смогут существовать без хварны: им таиться невозможно и без людей они не хотят остаться, поэтому пойдут с тобой против сумарока.
***
- А вот индейскую народную избу вам, Модовей Фадеич, а не подписанный договор! – орал я, перейдя на русский, как только они коснулись прописанных гарантий. - Да! Так ему и переведи, Есения, не объясняя! Так ему, домовику старому, страшнее! Как ловил чертей, так и буду! Пусть не жалуются. Под управлением помилованного мной Чародея, Навь - пятизвёздочный отель для таких как они: ни голода, ни жажды, только, что ландышами не пахнет. – Мои слова не были резкими для домового, а вот ситан и чупокабра, пришедшие с ним поприжухли. Для полного «счастья» я добавил угроз, когда домовой сделал ещё одну попытку обсудить со мной отдельные пункты «трудового договора»: