Дон Хуан закричал, что я не должен терять времени, разглядывая ягуара, ведь отказавшись от подъема, он сейчас же нападет на нас. Не успел дон Хуан договорить, как зверь прыгнул.
Времени для дальнейших предупреждений не оставалось. Я мгновенно вскарабкался по почти отвесной скале следом за доном Хуаном. Душераздирающий вой разочарованного зверя раздался как раз под моей правой пяткой. Страх оказался замечательной движущей силой: я взобрался по скользкому склону так, словно умел летать.
Я достиг вершины раньше дона Хуана, который еле сдерживал смех. Оказавшись в безопасности на вершине скалы, я смог подумать над происшедшим. Дон Хуан не хотел ничего обсуждать. Он заявил, что на этом этапе моего развития любое смещениеточки сборки все еще остается для меня загадкой. Все, чего я, по его словам, хотел в начале своего ученичества, – это скорее сохранить свои достижения, чем по-настоящему разобраться в них, и что начиная с какого-то момента все это обретет для меня определенный смысл.
Я возразил, что и теперь для меня все это имеет смысл, но он настаивал, что перед тем, как говорить, что знание обрело для меня смысл, я должен научиться объяснять его самому себе. Он подчеркнул, что для того, чтобы движениеточки сборки имело смысл для меня, мне понадобится энергия для флуктуации отместа разума доместа безмолвного знания. Он на минуту остановился, окидывая взглядом все мое тело, улыбнулся и заговорил снова.
– Сегодня ты достигместа безмолвного знания, — заключил он.
Он объяснил, что сегодня мояточка сборки сместилась сама по себе, без его вмешательства. Я вызвал этот сдвиг с помощьюнамерения, манипулируя чувством своей огромности, в результате чего мояточка сборки достигламестабезмолвного знания.
Мне было очень любопытно слушать, как дон Хуан объяснял мой опыт. Он сказал, что говорить о впечатлении, вынесенном изместа безмолвного знания, можно лишь в терминах «здесь и здесь». Он пояснил, что, когда я говорил ему о своих ощущениях парения над пустынным чапарралем, я должен был добавить об одновременномвидении поверхности пустыни и верхушек кустарника. Другими словами, одновременно я находился там, где я был сам, и там, где был ягуар. Таким образом я и смог видеть, как осторожно он ступает, стараясь не поранить лапы колючками кактусов. Иными словами, вместо того, чтобы воспринимать все как обычно – здесь и там, я воспринимал «здесь и здесь».
Его объяснения испугали меня. Он был прав. Я не признался ни ему, ни даже самому себе в том, что находился в двух местах одновременно. Я не осмелился бы даже думать в таких терминах, если бы не его разъяснения.
Он повторил, что мне требуется больше опыта и энергии, чтобы все обрело смысл. Я был слишком неопытен и все еще нуждался в постоянном присмотре. К примеру, пока я парил над кустарником, ему пришлось быстро смещать своюточку сборки изместа разума вместо безмолвного знания и обратно, чтобы держать меня под контролем. Это очень его истощило.
– Скажи мне одну вещь, – обратился я к дону Хуану, желая проверить его рассудительность. – Этот ягуар кажется более странным, чем ты хочешь признать, не так ли? Ягуары ведь не являются частью фауны этих мест. Пумы, но не ягуары. Как бы ты мог объяснить это?
Перед тем как ответить, он наморщил лоб. Вдруг он стал очень серьезным.
– Я думаю, что именно этот ягуар подтверждает твои антропологические теории, – провозгласил он торжественно. – Очевидно, ягуар следовал по тому самому знаменитому торговому пути, соединяющему Чиуауа с Центральной Америкой.
Дон Хуан так захохотал, что его смех эхом прокатился в горах. Это эхо встревожило меня не меньше, чем ягуар. Даже не само эхо, но факт, что я никогда не слышал эхо ночью. Оно всегда ассоциировалось у меня со светом дня.
* * *
Мне потребовалось несколько часов, чтобывспомн