Травка на свой лад была очень даже хороша. В горле от нее першило, но она доставляла удовольствие. Довольно, правда, перечного вкуса. Во всяком случае, я уже отправлялся от нее в путешествие.
– Если вернуться к нашим вопросам, – продолжал я, – то мне кажется, что мы говорим о миллионах километров дороги, может быть, даже биллионах, чтобы добраться до большой Космострады – или как там можно ее назвать. Космострады красного предела.
Глаза Фитцгора загорелись.
– Замечательное для нее название! – тут он покачал головой. – Не так много, Джейк. Разумеется, это был бы долгий путь, наверняка, но мне сдается, что он зависит от расстояний, которые каждый раз будут покрываться прыжками по галактической опоясывающей трассе. – Он откинулся назад и подсунул большие пальцы под подтяжки. – Может быть, где-нибудь там есть и дороги покороче, чтобы срезать расстояние?
Я кивнул.
– Может, и так. И все же… – я вынул трубку изо рта и показал ею на один из рисунков Винни. – Как насчет самой Космострады красного предела? Сколько таких метаскоплений во вселенной?
Фитцгор рассмеялся.
– Космология – не моя епархия. Однако осмелюсь сказать, что считать эти галактики надо на биллионы.
– Я слышал цифру в сто биллионов, – сказал я. – Где-то. Это было про галактики? Не знаю. Ну хорошо, скажем, двенадцать биллионов… сто биллионов.
– Наверняка это заниженная цифра.
– Да, ну скажем, сто гигагалактик. Пусть мы примем, что в составе такого скопления…
– Ты имеешь в виду скопление или метаскопление?
– Правильно, метаскопление. Ладно, решим, что в одном метаскоплении в среднем тысяча галактик.
– Я понимаю, к чему ты клонишь, Джейк. Но рассмотри такую вещь. Космострада красного предела – это дорога обратно во времени, не обязательно дорога, которая соединяет все крупные структуры во вселенной.
– А кто говорит, что она их не соединяет?
– А кто говорит, что не может оказаться и какой-нибудь третий вариант?
– вставил кто-то.
– Хорошо сказано, – заметил я.
Фитцгор выпустил дым из трубки и скрестил на груди свои мясистые лапы.
– Ну что же, как дилетант, я полагаю, что все, что мы можем сделать – это строить гипотезы и контргипотезы, пока кто-нибудь, кто знает точно, не появится на нашем горизонте и не установит все, как есть.
– Или пока Роланд не протрезвеет, – сказал я, – по-моему, он что-то про это знает.
– А у него ученое образование?
– Сьюзи, ты можешь ответить на этот вопрос?
– Роланд знает все, – сказала Сьюзи. – Но мне кажется, он изучал в школе политическую что-то там… он член партии, понимаете.
– Вот как? Интересно. Я так понял, что он где-то сменил свою политическую окраску по дороге.
– Ага, – она хихикнула, – или, может быть, он шпион. Подсадная утка. Приманка. – Она снова хихикнула. – А может быть, и не птица он вовсе, а просто растение. – Эта собственная шутка ее тоже рассмешила. Потом она вдруг протрезвела, посерьезнела и сказала:
– А тут можно даме курить трубку?
– Прошу прощения, – сказал Фитцгор, снимая еще одну трубку из резной деревянной подставки и заряжая ее из стеклянного ящика. – Как грубо с моей стороны даже не предложить вам. Дарла, а тебе не хотелось бы?..
– Нет, спасибо, Шон.
Дарла и Джон были необыкновенно тихими. Они оказались меланхоличными пьяницами. Карл болтал с Лори, которая все это время пила изрядное количество пива. Однако она оставалась практически трезвой и на ногах. Никто во всем баре, казалось, не заметил, что она еще не достигла совершеннолетия, и поэтому по закону пить не может. Винни все еще рисовала
– не карту, а примитивные фигурки животных. Что же это было – пещерные фрески с помощью новых художественных средств?
Сьюзен продолжала издеваться над Роландом.