— Вот чертежи неапольских акведуков, а это форум.
Октавия улыбнулась:
— Может, Витрувий принес тебе планы и для моего здания?
Брат развернул очередной свиток и довольно провозгласил:
— Вот оно. Восстановление портика Метеллы, отныне известного как портик Октавии, с тремя сотнями новых колонн и двумя святилищами внутри.
— Я бы хотела еще разместить народную библиотеку.
Цезарь сделал пометку.
— Хорошо. Даже замечательно, — похвалил он. — Библиотеки плебеям по вкусу. Что еще?
— Может быть, школа.
У Ливии вспыхнули щеки; она отложила прялку и вставила:
— Наверное, я тоже могла бы построить какой-нибудь портик. Что скажешь?
— Это весьма щедрый жест, — заметил Агриппа, но ее волновало только мнение Октавиана.
— Ну что, мне начать свою стройку? — не отступала Ливия.
Муж выглянул из-под широкополой шляпы.
— Рим будет вечно благодарен тебе. Однако найдется ли время?..
— Непременно, — торопливо сказала она. — Для блага Рима — всегда найдется.
Октавиан посмотрел на нее с обожанием.
— Как мне везет на женщин, — вполголоса произнес он, и Юлия, переглянувшись со мной, закатила глаза. — Я сделаю необходимые заметки, и пусть Витрувий в следующем месяце нанимает людей.
С этими словами Цезарь поднялся, и все, кому предстояли скачки верхом, отправились на конюшни.
Дождавшись ухода мужчин, Ливия повернулась к Октавии.
— Два портика, — гордо произнесла она.
— Удивительная щедрость.
Супруга Цезаря изогнула брови:
— Надо же куда-нибудь вкладывать золото. В Галлии, например, твой брат подарил мне медные копи. В Иудее — множество пальмовых рощ. А что меня ждет в Египте, знаешь?
— Святилище?
Ливия сощурила глаза.
— Это еще зачем? Разве храмы приносят доход?
— Ах да, — улыбнулась Октавия. — Все упирается в деньги.
Ее собеседница расхохоталась.
— Я слышала о вашей благотворительности беднякам Субуры. По-твоему, это не та же выгода — видеть заискивающие улыбки, наслаждаться почетом? А эти женщины, которые пресмыкаются и целуют ваши ноги…
— Маме никто никогда не целовал ноги! — к всеобщему изумлению, выпалила Антония.
Даже вечно смешливая Випсания закрыла себе ладонью рот.
— Плата — она и есть плата, — ледяным тоном отозвалась Ливия. — Просто я более практична, вот и вся разница.
— Ты очень злая женщина, — произнесла Октавия.
— Злая, зато с папирусовыми болотами. Десятками, дюжинами болот. — Она усмехнулась. — На востоке нет ничего прибыльнее производства папируса. Октавиан подарит мне лучшие участки, какие выберу. Возможно, Селена подскажет?..
— Ну хватит! — Сестра Цезаря порывисто встала, и мне показалось, что она даст невестке пощечину. — Галлия, сегодня можешь забрать девочек пораньше. Прогуляетесь по торговым лавкам.
Юлия вскочила с места, не веря внезапному счастью.
— Да-да, можешь забрать Селену, — проговорила Ливия. — Но дочь Цезаря никуда с вами не пойдет.
— Это моя племянница, — возразила Октавия. — Ты ей не родня, и если я отпустила девушку за покупками, пусть покупает. Попробуй хоть словом ее упрекнуть или наказать за то, что она меня послушалась, и брат обо всем узнает.
Невестка сверкнула глазами, но промолчала. Юлия поспешила взять меня за руку, и Галлия немедленно повела нас прочь. Оказавшись на достаточном расстоянии от чужих ушей, я прошептала:
— И как ты с ней только живешь?
— Ливию больше интересует Терентилла, меня она не замечает.
— Спасибо, — сказала я Галлии.
— Так захотела хозяйка, — скромно отозвалась она. — Я только провожатая.
— Может, сначала зайдем в храм Венеры? — предложила Юлия. — Селена взглянула бы на изваяние своей матери.
— Да, но статую сделали пятнадцать лет назад, — предостерегла рабыня.
— Ничего, узнаю, — пообещала я.
Однако когда оказалась в святилище, невольно пришла в замешательство. Галлия улыбнулась.
— Ну как, найдешь?
В прохладных мраморных залах жрицы стояли на страже храмовых сокровищ. Юлия Цезаря я увидела без труда: слишком уж походил на него наш Цезарион. Рядом стояла Венера, полуприкрывшись тонкой льняной тканью. При виде коллекции сверкающих самоцветов у Юлии загорелись глаза, однако я поспешила мимо. Миновала и восхитительную британскую кирасу, сплошь усыпанную жемчужинами. Я шла от статуи к статуе — и наконец различила ее, но только по александрийской диадеме на волосах.
— Вот эта? — ахнула я.
— Клеопатра Египетская, — подтвердила Галлия.
Юлия догнала нас и жадно спросила:
— Похоже?
Посмотрев на тяжелые груди, римский нос и заостренный подбородок, я грустно покачала головой.
— Нет, не похоже.
Юлия разочарованно заморгала.
— Мама была гораздо стройнее, — пояснила я. — И ее ладони казались даже меньше моих.
— Правда? А лицо?
Я пригляделась. Скульптор правильно передал форму губ и насыщенно-янтарный оттенок глаз; все остальное было далеко от правды.
— Она выглядела проще, — призналась я. — И нос был… другой.
Юлия посмотрела на застывшую рядом вторую статую Цезаря и вздохнула.
— Значит, ее любили не только за красоту.
Я кивнула.
— Она знала множество языков: египетский, эфиопский, еврейский, арамейский, медийский, парфянский…
— Латинский, — подхватила моя собеседница.
— Разумеется. И конечно, умела жить.
— Скажи, а история про выпитую жемчужину — это правда?
Мама частенько рассказывала нам с Александром об их второй встрече с отцом. Желая впечатлить Марка Антония своим богатством, она обещала устроить самый дорогой пир в его жизни, а подала на стол один-единственный кубок. И на его глазах растворила в вине крупнейшую из своих жемчужин. Я грустно улыбнулась, вспомнив: иногда мама отпускала довольно злокозненные шутки.
— Да. Это чистая правда.
— Хотела бы я, чтобы о моей матери слагали легенды.
— Она жива?
Юлия напряглась.
— Где-то там! — отрезала она, но не стала вдаваться в подробности. — Еще говорят, Клеопатра учила тебя красить лицо. А мне покажешь?
— Госпожа Ливия этого не одобрит, — вмешалась Галлия.
— А мы тайком, — взмолилась дочка Цезаря. — Пожалуйста, нам же совершенно некогда развлекаться.
Провожатая помедлила — и сдалась.
— Вперед! — скомандовала Юлия. — Идем на улицу этрусков.
— Там продаются египетские товары?
— Там продается все!
Галлия послушно тронулась в нужном направлении. Интересно, что подумали солдаты-охранники, когда их оставили за дверями лавки, торгующей афродизиаками из Египта и крашеными бусинами?
— Это нужно для волос, — принялась объяснять я. — Но только по очень торжественным поводам.
Юлия запустила руки в коробку с фаянсовыми бусинами и с наслаждением просеяла их между пальцами.
— Сколько таких понадобится?
— Для тебя? — воскликнула я. — Ты ведь не собираешься…
— Почему нет? — усмехнулась она. — Завтра все идут в театр. Перед выходом меня и нарядишь.
— Ливия будет против, да и Октавия не обрадуется.
— А нам-то что за дело? — отмахнулась Юлия. — Пока кто-нибудь заглянет, мы все уже снимем.
Я замешкалась, и она радостно обратилась к лавочнику:
— Нам всю коробку.
— В-всю? — пролепетал старик.
— Да. И побыстрее. Счет пришлете отцу.
Лавочник даже не переспросил, кто ее отец.
— Куда теперь? — выпалила Юлия, передавая покупку Галлии. — Я хочу стать похожей на царевну.
— Ты и есть царевна.
— Настоящую! — В глазах девушки блеснула зависть. — Хочу иметь краску, шелковые туники и прочие безделушки, которые были бы у всех женщин, когда бы не Ливия. Знаешь, она просто ревнует, — щебетала Юлия, разыскивая вместе с нами лавку с египетской косметикой. — Хочет, чтобы все были такими же страшными и невзрачными.
Галлия промолчала, однако в глубине души мне показалось, что она согласна.
— Может, в эту лавку? — спросила рабыня.
— Там есть краски?
— Любых цветов.
Оказавшись внутри, Юлия принялась интересоваться каждой мелочью. Я вдруг поняла, как должен был чувствовать себя Марцелл по дороге в Рим, когда мы пытали его расспросами.
— А это? — осведомилась она, поднимая кувшин с охрой.
— Красить губы. Иногда щеки.
Девушка опустила кувшин на прилавок.
— А что для глаз? Чтобы получилось как у Терентиллы.
— Хозяйка! — ахнула Галлия. — Она же…
— Шлюха? Знаю, — радостно проговорила Юлия.
— Жена Мецената? — возразила я. — Как она может…
— А еще — бывшая актриса. Всем известно, что между актрисой и блудницей нет разницы. Но папа устроил их брак.
— Это ведь его лучший друг! Разве…
— Ой, Мецената женщины не занимают. Зато супруга ему понадобилась. А отцу — причина чаще быть рядом с Терентиллой.